Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

Монька Клопп, как она себя любила называть – фрау Клопп, на самом деле была родом из местечка Гунгербург, что на границе с Нарвой. После продразверстки перебралась в Петроград. Занималась проституцией, теперь держала интересное заведение рядом с площадью Лассаля.

– Фрау очень богата, – шепнул Пантелкину Дед.

– И что с того?

– А то, что она тебе помочь в любом вопросе может… У нее самый престижный «Домъ» в Петрограде, ее знают все.

– Знают все – знает и свинья.

В бельэтаже фрау Клопп располагалась шикарная двухуровневая мастерская по пошиву модной одежды для богатеньких дам и господ. На втором этаже, сразу за примерочными, следовал каминный зал и три комнаты для рекреаций. Там засидевшиеся, скучающие модистки могли скоротать не только вечер свой собственный, но и щедрому господину. В отдельных комнатах были кровать с канделябрами, тумбочки, бар, и в каждой – красный абажур, визитная карточка модистки.

Все это тщательно конспирировалось под незатейливой вывеской «Модный домъ». В ее заведении постоянно наведывались: служащие госбанков и партаппарата, инженеры производств, судостроители, нэпмановские сынки, приезжие мануфактурщики да сословные ростовщики, иностранцы, знаменитые актеры и музыканты.

– Да, у меня лучшее заведение в Петрограде, – сказала, чокаясь, фрау. – В общем, публика у меня разносольная, но элитная! – раздумывала Монька, чем бы еще похвалиться.

«Я хозяйка, у меня порядок и тишина. Деньги льются рекой. В жизни я много что повидала, хоть завтра ложись да помирай, – бродили тупые мысли в ее голове, а тело разобрала пьяная отрыжка. – И проблем вроде нет. Точнее, одна проблема все же есть».

– Без мужика – жизнь не та! – И она с любопытством стала осматривать присутствующий мужской состав.

«Ну, Дед в расчет не пойдет – он мне как отец. Инцест претит. Так, этот сивый, – смотрела она на Варшулевича, – с ним сдохнешь со скуки. Вон те мазурики. – Она глянула в сторону Басса и Гаврикова: – Ну просто пьянчуги! Эх, стоящего бы найти. – Ее поросячий взгляд остановился на Леониде: – Хлопчик что надо! Правда, низковат».

– В корень ушел? – спросила у Леньки толстуха. Все переглянулись, выпучив зенки.

– Потанцуем? – И она встала, поставив толстую короткую ногу на стул, задрала бархатистый подол, демонстрируя французский чулок. Варшулевич аж подавился. Ленька не посмотрел.

– А как к вам попасть на работу, госпожа Клопп? – спросил заинтригованный Басс.

– Ты ко мне попасть не сможешь.

– А пошто? – настаивал тот.

– А потому, мазурик, что у тебя лицо, как говорится, отмеченное природой.

Компания прыснула было со смеху, только Ленька молчал. Он не выдержал:

– Все, кого не устраивала участь прядильщицы на чулочно-моточной фабрике, становятся «жертвами» древнейшей страсти у фрау. В почете незаурядные таланты и внешность, чем сама хозяйка не хвастает. Интересно. А консуматорши балуют клиентов малинкой. Может, и сами не брезгуете водочкой с хлоральгидратом? Потому как в другом состоянии вас не вывезти.

– Твоим, как ты говоришь, маравихерам, Пафнутий, впору брать девок с Глазковой улицы. Они настоящих женщин не видали, – брызгала ядом Монька.

Ленька окатил ее презрительным взглядом.

«Сволочуга, фармазон!» – подумала про себя Клопп.

Компания невольно попала под перекрестный огонь взглядами. Фрау показалось, что Пантелкин смотрит заведомо сквозь нее. «Играет», – лелеялась мысль. Густо накрашенные ресницы, словно лапки паука, захлопали. Тонкие, подведенные красной помадой губы кривились бантом, на лбу залегла яростная складка.

Ленька рассматривал ее пухлые холеные пальцы. Его тошнило от мещанской заносчивости. Она пыталась казаться всем шелихвосткой, все это лопалось мыльными пузырями, потоками гнусностей, что лились в данный момент из нее.

Ленька едва давил в себе приступы подступавшей тошноты, воображение рисовало догадки и бури негодования. Сжал добела кулаки, на лице нервно играл желвак. Перед его глазами встала картинка того, чем занимается Клопп. Как она встречает клиентов, как делит барыш, таскает девок за косы, подкладывая их под липких мужиков. Использует людскую плоть, одновременно одевая и размазывая ее по стенке.

Он посмотрел на Луде, шептавшуюся с Гаврюшкой в стороне. Перевел взгляд на Мари, и их глаза встретились.

Монька это заметила и ему подмигнула. Он внимательно смотрел на нее и удивлялся. Сколь искусно та себя преподносила и сколь поддельна была. В ее маленьких зеркалках не было ничего уже походящего на душу. Для него, еще юного сентименталиста, эта женщина была олицетворением вянущего порока. Ее плоть, смердящая французскими «Коти», отталкивала его. «Наверное, у нее сифилис», – думал Пантелкин, в глубине жалея таких, как она.