Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

– Стой, помнишь, с обысками были на Фонтанке в «Золотом треугольнике»? На Екатерининском знаю пару особнячков.

– И что с того?

– Борис, ну мозгами волоки хотя б маненько! – выпалил разгоряченный Басс. – А то, что мы все адреса, пароли и жильцов-то мамонов 2 2 Мамон – (жарг.) кошелек. подымем. Может, через гувернанток слепки ключиков достанем! Вона ты еще какой красавчик сыскался, улыбнешься, девки твои разом будут. – И он шутливо потрепал его по щеке.

– Знаем все, вплоть до того, где что в квартире находится, где цацки-пецки припрятаны могут быть, где вещи какие бесхозно лежат…

– Може, на гольца? – спросил Дед.

– Надо раздобыть бы пару липовых мандатов, – предложил Варшава, – «Серые шинели» банду назовем.

– Ага! И серых шинелей раздобыть, – подхватил Гавриков, – а то можно и самим нарваться на наган.

– Голец даст знать, что хаза бесхозная значится, – продолжал Дед.

– Бесхозная хаза? Дед, забыл, что при Октябрьской уже все перетырили? – возражал Варшулевич, пытаясь перекричать пьяный гвалт.

– Варшава, вечно ты со своими умозавихрениями! Обломщик! – осаживал Басс.

– Знаете, мне эта идея не нравится, – сказал Варшулевич, надувшись еще больше. Его никто больше не слышал.

– Да у тебя без мокрухи, без хозяев – все красиво. А на мокрое дело подписываться не стану из принципа, – заметил Гаврюшка улыбаясь.

– Никто тебя и не тянет, – отрубил Ленька не без раздражения.

– Но и жохами ходить беспонту, – дальше вставил Басс.

– Давайте тогда щипать на улицах набитые мошны. То бишь грабить.

– А знаешь, Ленька, – продолжил Басс, – можно еще и харчевни богатые брать.

– Верняк!

– Заходим красиво, там приставляем наганы к уху, говорим: снимайте, мол, ваши серьги, доставайте ваши бимбары. Колечки тоже, мол, долой, были ваши, а стали наши, – подхватил Гавриков.

– И никакой мокрухи, токмо благородный грабеж! – самодовольно промурлыкал Басс.

– О! Так это ж мазовая тема, а ну-ка, гаврики, пей за блатных! – Пафнутий подался вперед, слегка толкая смурного Варшулевича, так как тот был ближе к графину.

– Чего не пьешь? – с прищуром глянул на него старик.

Борька разлил всем в рюмки. И нехотя чокнулся, махнув со всеми.

– За новую банду! Ур-ра!

Компания утратила окончательно здравый смысл, потопив безжалостно его в огненной воде и горячем энтузиазме Пантелеева.

Пафнутий скривился и, занюхав рогаликом, про себя подумал: «Сейчас бы первача все же лучше будет!» Изрядно захмелев, Дедка уснул по-стариковски в своем любимом кресле, наверняка вынесенном из Зимнего после штурма.

Он приобнял еще теплый примус, чавкая во сне. Морщинистое лицо его растеклось детской улыбкой, и ему, плешивому старикашке, будто бы снилась новая банда Леньки и их прекрасная идея налетов, и все крутилось во сне: и примусы, и камин, и даже его любимое кресло с люстрой уходило в пляс. Он что-то шептал сейчас, примусник, а что, уже не помнил.

Все должно было измениться отныне. И с угасшим днем унеслись и последние сомнения прежней жизни. На улице начинал брюзжать рассвет нового дня. Он открывал ставни в окна новой жизни.

– Ленька! На этих ты далеко не протянешь! – скрежетал на ухо Дед, косясь в сторону спавших по углам Басса, Варшаву и Гаврикова. – Я тебе вот что лично скажу.

Ленька бережно отжал марлю в тазу и наложил на лоб Пафнутия уксусную повязку.

Закурил.

– Ой! – И Пафнутий схватился за голову – та трещала с похмелья. – Проклятной дым. Травите себя и остальных не бережете.

Пантелкин смиренно затушил о фаянцевое блюдце и дальше прикладывал компресс.

– Сегодня придут ко мне на малину блатаки, помани, да они пойдут за тобой. Зуб даю, свой последний! – И Дед захихикал, отвалившись назад, прикрыв смущенно рот руками.

– Ты скажи мне, Дед, где зубы потерял? – спросил его Ленька.

– Эх, эх, давнишний сказ, сыночек. Я ж до малинок в Литовском замке чалился. Еще при царе-батюшке дослужился до смотрителя ажна Лютеранского кладбища. Был на хорошем счету. Входил, так сказать, всем в доверие. Хорошо я знал конторщиков еврейского погоста – Вербу и Аникишкина. Друзьями были. Не одна с ними бутылка марочного была распита. Вот как-то раз, во время изливаний у зеленого змия, просил я взаймы, да попутался. Аникишкин предложил свойски похоронки оформлять, мол, подслеповатых, убитых горем родственничков облапошивать. То ли с их молчаливого согласия, то ли наглые мы, страх продули. На корешках квитанций да в книгах домовых числить их в качестве младенцев начали. Так и сработали. А денежки брали по полной. Тогда дитятю схоронить было дешевше, чем старика. Разница по карманам расход имела. Зажили в сласть. Так прибыльно у нас в неделю выходило свыше 5 тысяч прежними денежками. Позже в бухгалтерии сидел один крючкотвор Удовенко. Поперек горла я ему был с самого начала. – И Пафнутий провел указательным пальцем под кадыком.