Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

– Ты, Дед, не шухари напраслину, – отрезал Леня, затянулся «Дукатъом», пуская дым Деду в лицо, – свари мне лучше кофий.

– На горсточку и станется, маненько…

Дед возвел глаза в потолок: «Учи ученого! Что я, шкет на побегушках?! Не буду больше тебе собить!» – раздумывал старик. Однако же повиновался, зашаркав по коридору в сторону кухни.

Дед Пафнутий был тщедушным старикашкой со слезящимися бегающими глазками. Еще до революции Пафнутий был известен в тесных кругах по кличке Дворянин. После октября семнадцатого, скупая краденое, заделался мантье, в простонародье – перетырщик.

Блатные элементы с ним покамест считались, и не зря, ведь равных в своем деле Деду не было. Потом что-то в жизненном повествовании у Деда пошло не так. Он фрак сменил на фартук. Все стали звать его просто Дедка.

Пафнутий вечно суетился, хлопотал, торопливо носился с примусом туда-сюда, порой нетвердо держался на ногах, нередко задевая дверные проемы то локтем, то коленом. И постоянно жаловался на вшей, подагру и ревматизм.

Когда его спрашивали: «Опять насударился?» – «Никак нет-с», – отвечал он. Лукавил.

Дед нередко любил раздавать советы под хмельком, однако же очередь за ними к нему не выстраивалась.

Поди и четверть века назад он выглядел точно так же, как и сейчас. И никто не знал, сколько Деду лет в действительности. Жил он на Ямской улице, средь зацветшей пышным цветом малины Лиговки и Семенцов.

Приходили в притон к Деду отдышаться мазы с Песков и Голодая. Дед всех потчевал чаем да русской горькой подпольного розлива.

Ходил в старом зипуне и летом и зимой. Избегал каплюжников, при виде их ощетинивался, как облезлый кот.

В общем, вид у Деда был жалкий и никому и в голову не приходило, что тот прожженный барыга-перетырщик.

Леня Пантелкин похлопал Деда по плечу, принимая с рук его дымящийся кофий.

– Сейчас толкнем на толкучке скрад, куплю тебе картузик на меху.

– Да ну тебя! – Дед обиженно махнул рукой, подошел к замасленному окну и отодвинув штапельную занавесь, замер.

Морозное солнце алело и раздвигало свинцовые одежды Никты, нависшие сизой завесой над медленно просыпающимся городом. Оно высматривало Леньку. Сделав пару глотков, тот двинулся ему навстречу, поравнялся с Пафнутием.

Они уставились на мирно спавшую под мерцающими снегами улицу.

В карих глазах Пантелкина чуть проблесками отражался февральский снег. Шел 1922 год. После девяти по Разъезжей рассредотачивались запряженные пролетки с сутулыми возницами, начинали циркулировать по сторонам улиц заблудшие пешеходы.

Вдалеке подкрадывался робкий северный рассвет. Мозг Леньки работал лихорадочно, уста безмолвствовали.

Звон дверного колокольчика вернул его из глубоких размышлений, за его спиной доносились знакомые голоса:

– Нам нужен Ленид Пэ, – раздался баритон из коридора.

– Вы по адресу, – любезничал Дед.

Пантелкин медленно повернулся в профиль, долгожданная встреча состоялась. А он и не надеялся, что так наскоро слетятся красные командиры. Нервы были натянуты до предела. Сердце то и дело выпрыгивало из груди.

В комнату вошли двое. Среднерослый чекист Бениамин Басс и, с ранней проседью тронутыми волосами, Варшулевич.

– Басс, Варшава! – радостно приветствовал их Пантелкин!

– Сколько лет, сколько зим, дружик! – приветствовал Басс.

– Ну обними, что ль?

– А где же Митька? – бросил им Пантелкин.

– По шалманам…

«Тогда в команду не брать…» – только Пантелкин это подумал, вздрогнул вновь дверной колокольчик. Дед засеменил к входной двухметровой двери.

В комнаты ворвался звонкий голос улыбчивого паренька.

– Привет, братики! – звонко приветствовал тот.

– Где ошивался, Гаврюшка?

– За малым приглядывал.

– Что за чижики? – сунул свой нос из дверного проема Дед.

На него даже не посмотрели. И, отмахнувшись, тот засеменил ставить заварки, пока примус не остыл.

– Варшава вообще вчера вдруг захворобил, а сегодня вона, глянь, чу отлегло? – продолжил Бенька Басс, и в его зеленых глазах играли огоньки.

– Марухи! Как без них… – игриво сказал Ленька, подмигивая отмалчивающемуся в углу Варшулевичу. Тот смутился и что-то проворчал.

– Что случилось, Варшава?

– Злой он. Мать позавчера схоронил. Говорит, отчимом со свету сжилась, – пояснял Басс.

– А ты не лазь не в свое дело! – рыкнул тот.

«Упырюга», – думал Беня Басс, нервно сплюнув кусочек спички.

– Так! Не собачиться! Дело есть, – утихомиривал всех Ленька. – Сейчас у нас вон там есть штук 20 шароваров от нэповского мануфактурщика, но жрать мы их не сможем, согласны?