Антон Секисов - Песок и золото. Повесть, рассказы

Ах, ну точно. Гортов вспомнил Арсения Северцева. Он был шансонье и пел про казачество, про дубы и про женщин с косой и радостными большими глазами. Гортов видел его когда-то по телевизору, смотря программу «Пока все дома». Певец Северцев принимал гостей в деревянной избе, и всюду носились его одинаковые, словно рожденные ксероксом дети.

– Ну ты чего, Арсений! Гортов – русский хороший парень, – сказал Иларион, ласково обнимая при этом Мариуса.

Тем временем Северцев направился к ним, и следом двинулась его мужская свита.

– Арсений, – он протянул руку с сияющим черным перстнем. Двое из свиты то ли в шутку, то ли всерьез упали ниц и принялись натирать ему туфли. Гортов торопливо, не почувствовав в своей руке веса, пожал руку Северцева.

– Я шучу так… Не обращай… Сработаемся, братишка, – сказал он, по пути трижды сменив интонацию от царственной до задушевной.

– Сработаемся, – подтвердил Гортов, смотря ему на кадык, и не понимая, как и зачем ему надо срабатываться с эстрадным певцом Северцевым. Николас встал и поднял тост за «Русь». Все принялись чокаться.

Интернет, едва появившись в келье, сбоил. Не найдя, чем занять остаток вечера, Гортов снова читал листы:

«Купель для крещения младенцев из белой жести; весом 20 фунтов.

Сосуд для освещения хлебов медный, чеканной работы, с тремя литыми подсвечниками, побелен, весом 3 фунта.

Чайник для теплоты красной меди внутри луженый, весит 1 фунта.

Церковная печать медная с деревянной ручкой…».

Листы разлетелись, когда Гортов уснул. Всю ночь одинокая муха кусала его в щеки и губы.

Раздался хруст. Посыпались, словно град, деревянные половицы, и кто-то вскричал: «Ой-ой-ой!». Через паузу – снова хруст, снова вопли и причитания. Какая-то драма разыгрывалась за стенкой. Гортов встал.

– Ой, не могу! – он узнал голос Софьи.

– Дура, овца, идиотка! – старушечий злобный голос. – Ну давай! Ну давай!

– Ой, батеньки! Ой, не могу!

– Овца! Олениха!

– Ой! Ой!

Гортов застегнул штаны и вышел в коридор. С мягким шелестом от стены отклеивались и свисали простынями обои. Он позвонил в дверь, но не услышал звонка. Вдалеке кто-то зашевелился, пришлепал, надолго замер у двери. Замок звонко щелкнул, словно раздал щелбан. Открыла Софья. По переносице пробежали испуганные глаза.

– Что-то случилось? – спросил Гортов.

– Кто это!? – всхлипнули из глубины.

– Это… – тут Софья задумалась – наверное, попыталась припомнить имя, но попытка не удалась, и она отделалась безличным простым «соседом».

– Ой, Василий Петрович, вы? – возрадовался и ободрился голос.

– Нет, это Андрей, – угрюмо ответил Гортов.

В келье стоял острый подмышечный запах. Пожилая женщина лежала возле кровати, на голом полу, в ночной рубашке. Рубашка слегка задралась, и были видны бледные студенистые ноги в прожилках.

Бабушка стала многословно и путанно объяснять, что упала, попытавшись перевернуться в кровати. Одновременно с этим она хищно прищуривала то один, то другой глаз, как будто она кокетничала.

– Что же вы на полу, – пробормотал Гортов.

– Какой у вас крепкий бицепс, – восхитилась старушка, сразу вцепившись в него железной сухой рукой. Старушка была почти неподъемной, и, казалось, назло Гортову даже отяжелила себя, расслабив каждую клетку тела. Кое-как вдвоем дотащили ее волоком до кровати, а потом, подтянув тело и забросив ноги, водрузили ее на постель. Рубашка совсем задралась, и было видно многое из того, чего совсем не хотелось видеть. Гортов радовался приглушенному свету и тому, что был без очков и линз.

Сев на кровати, старушка сразу же оживилась.

– Софья, напои же молодого человека чаем! Ох, у нас чудесный индийский чай. Вы извините, что я в таком положении. Вся в бинтах… А я ведь переводчица с французского языка. Ча ва? Вы читали Ромена Гари?.. Моих рук дело. Ах, высший свет! Знаете, что мне сказал Гари? Ваша книжка вышла лучше оригинала.

– Ничего страшного, ничего страшного… – раз двадцать повторил Гортов, и даже на фразу, якобы сказанную старушке Роменом Гари, он отозвался: «Ничего страшного», а потом Софья проводила его на кухню. Всюду были пустые бессмысленные коробочки, которыми обычно всегда полны дома стариков. Когда бабушка Гортова умерла, он выносил такие коробочки двое суток.

– А что это у вас, конфеты? – уточнил Гортов, взяв в руку коробку конфет.

– Да. Хотите? – печально спросила Софья.

В комнате прозвучал колокольчик.