Антон Секисов - Песок и золото. Повесть, рассказы

– Прошу извинить, господа, у нас на кухне чистый содом, – появился старик с подносом.

– Содом, говорите?.. – сладострастно шепнул Шеремет и подмигнул Гортову. – Ну что, брат, как жизнь-то?

От голода у Гортова заболела голова, и он не стал изучать окрестности, а сразу поехал к новому дому.

Сначала показались редкие низкие домики за метровыми, на вершок приподнявшимися над грязью заборчиками – домики были непривычных сиреневых, сизых и бурых расцветок. Пустые участки были разнесены для продажи. Многие только обустраивались, осторожно трогали землю черенками лопаты, а кто-то уже, было видно, намертво впился в землю.

Встретилась ржавая «Волга», утопшая и завалившаяся набок в грязи, без колес. А дальше – напротив, передвижное средство, состоявшее из одних только колес, грузовых и высоких, слепленных между собой ржавыми трубами с досками.

Гортов увидел, как на пустыре рабочие ломали брюхо какому-то стеклянному молодому зданию. Кое-где валялись бетонные плиты в траве. За пригорком начались жилые бараки.

В келье было, конечно же, тесновато. Мебели мало – кушетка на коротких и хлипких ногах, стол, шкаф, тумба. В верхнем левом углу – икона со Спасом. Рыжеватый хитон, глаза, дрожащие в мягком свете.

Будто отдельная от него, рука Гортова сотворила крестное знамение. Он бросил сумку с вещами под стол – было лень распаковывать. Под столом внезапно мигнул роутер – пыльный и многоглазый, похожий на грустное ночное животное. Интересно, работает ли?

Окно было в виде узкого и вертикального волнующего отверстия. Черный и мокрый лес проступал из него, а еще – незнакомая серая башенка. В шкафу стола лежали какие-то документы. Гортов достал верхний лист и прочел.

«Купель для крещения младенцев из белой жести; весом 20 фунтов.

Кандия для освящения воды медная, побелена, весом 12 фунтов.

Сосуд для освещения хлебов медный, чеканной работы, с тремя литыми подсвечниками, побелен, весом 3 фунта.

Укропник медный.

Чайник для теплоты красной меди внутри луженый, весит 1 фунт.

Церковная печать медная с деревянной ручкой…»

Какая-то опись.

Кушетка была совсем низкая, у самого пола. От свежих на вид простыней пахло холодной почвой. «Разберемся, ничего», – подумал Гортов, ложась.

Гортов так ничего и не съел за день, и за окном было еще светло, но он закрыл глаза и мгновенно уснул. Ему приснилась его голова, пылающая от боли.

Гортова разбудил кошмарный, хлынувший отовсюду стук, как будто ломали небо и землю. Стучали в дверь, дверь шла ходуном, и следом за ней шла ходуном вся келья.

– Кто это? – крикнул Гортов, выпростав из одеяла рот.

– Софья, ваша соседка, – сказал девичий, чем-то обиженный и басовитый голос, и снова послышался стук в дверь.

Последний стук был непреднамеренным, и девичий голос сказал: «Простите».

Гортов представил себе огромную злую женщину и боялся вставать.

– Покушайте! – с угрозой сказал голос.

Гортов упрямо лежал.

Тогда ручка двери сама повернулась, и дверь открылась.

Хозяйка баса вошла: крепкие щеки, большие стройные ноги в старушечьих толстых чулках, туго завинченные в бараний рог сероватые волосы. «Как много груди и бедер», – с тоской подумал Гортов, вставая навстречу гостье.

– У нас тут с завтрака много осталось. Я подумала…

– А я Андрей… – сказал невпопад сонный Гортов.

Она принесла чай с лимоном, тосты и кашу. Софья все больше смущалась и наливалась, пыхтя, молча.

«Вы кушайте», – снова сказала Софья.

Гортов стеснялся тоже – только теперь он заметил, что стоит в майке и старых обвисших трусах с очень мелкой, но оттого особенно мерзкой дырочкой. Он надел штаны, со штанами вернулась уверенность.

– А что же вы Софья… Может быть, будем на ты? – как всякий застенчивый человек, Гортов задал этот вопрос небывало развязным тоном.

Софья кивнула без тени романтики – по-пролетарски, «будем».

– Ты… вы все же кушайте, – стояла на своем Софья. – А я потом поднос заберу.

– Хорошо, хорошо, – вслед за штанами Гортов надел и свитер. – А я здесь, так сказать, первый день. Вот хочу разузнать… что тут вообще… в Слободе. Мне расхваливали прекрасный воздух…

– А что воздух, – почесала бедро Софья. – Воздух везде один. Я раньше в Бибиреве у мамы жила. В Бибиреве, оно, конечно, удобнее было – раз! – и в метро, и через 20 минут у центра. Хотя и здесь получается 20 минут, если на бричке. Так что то на то и выходит.