Людмила Романова - Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– Ну, давай еще посмотрим, – довольно сказала бабушка. – А когда наша мать придет, мы ее удивим! Да, кошка? – так называла меня бабушка, наверное, за мои круглые зеленые глаза, а возможно еще и мяукающий плач.

Бабушка вернула меня на прежнюю позицию, и для проверки своего открытия, повернула меня не совсем точно в сторону часиков.

– Где наши ходики? Где наши киски?

Я вытаращила глаза, и не увидев перед собой вожделенный предмет, постаралась повернуть головку в сторону часиков, не найдя их прямо перед собой. Мне хотелось выразить словами и мое восхищение, что бабушка поняла меня, и мою радость, когда я снова наткнулась взглядом на котенка, но получилось только произнести непонятные звуки и пустить слюни.

Этот пункт моего образования стал бабушкиной гордостью.

***

– Смотрите, что я вам покажу-у! – сказала бабушка загадочным голосом, когда мама с тетей Верой зашли в дом.

– Что?! – подключаясь к бабушкину тону, спросила мама, округлив глаза.

– А вот смотрите! Бабушка взяла меня на руки и задала мне вопрос, – а где киски, где ходики?

Эксперимент снова удался. Я ловко развернула голову в сторону котенка и загугукала.

– Ах, ты мой умник! – сказала мама. Уже кисок знает. Вот какой у нас есть котеночек. Люсеньке он нравится! А смотри, какие у него ушки и усики…

– Надя, это просто совпадение! – сказала тетя Вера. Что она может понимать в два месяца! Ушки, усики!

– А вот и нет! Люська моя очень умная! – гордо сказала мама. – Она еще и профессором будет. Как дядя Леша Карпинский!

– А мой Виталька, будет генерал! Генерал Дубинкин! – с юмором сказала тетя Вера, разворачивая Виталика и кладя на кроватку рядом со мной.

Дубинкин была фамилия ее мужа Павлика.

– Такие у нас ребятки хорошие! Правда?! Жалко дедушка Коля их не видит. Вот бы радовался! – сказала тетя Вера, разворачивая Виталика. Он маленьких любил!

– Сейчас мы будем кушать, – сказала она, обращаясь к Виталику и мне. – Накормим ребят, а потом и сами за стол сядем, Мы с Надей сегодня колбаски докторской купили…

Об этом можно было и не говорить, потому что запах от колбаски шел одурманивающий.

– А селедочки не прихвати-и-ли? – спросила бабушка, дрожащим сказочным голосом и улыбнулась улыбкой маленького ребенка, который выпрашивает конфетку, – и папиросочек, для бабулечки не забыли?

– Все прихватили, – сказала мама. – И сигареты, и даже кавказских конфет купили. Ставим чайничек!

– Пока Пашку дождемся, мы чаю напьемся, – весело сказала Вера.

– А я пока селедочку разделаю, – сказала бабушка, доставая селедочницу из буфета.

***

Потом были для меня и первые цветочки, и бабочки, и лето. Первые желтые листья и первые снежинки. Для меня все было в первый раз. А мама всегда говорила, – смотри, Люсенька, какой снежок красивый, это зима. Смотри, Люсенька, какие красивые листики, желтые, оранжевые, это осень.

Она обращала мое внимание на все, что нравилось ей, и что было интересным и нужным. И я, лежа в одеяльце в своей маленькой колясочке, смотрела на голубое небо, на красные гроздья бузины и на слоников в бабушкиной комнате. А еще, на очень заманчивую стеклянную голубую черепашку, лапку которой мне очень хотелось попробовать на вкус. Я запоминала все, что было вокруг меня, и мне очень нравился этот мир, его краски, запахи и добрые лица, которые смотрели на меня и называли Люсенька, Люлька, Кошка или Людочка.

Приближался Новый 1950 год. И маме решила, что тянуть до того момента, когда мне исполнится год, чтобы сделать традиционную фотографию, не стоит. Нужно было послать фотографию папе, который работал в Казани в суворовском училище, обучая мальчиков бальным танцам, как то было положено для воспитанников, и устраивал конкурсы самодеятельности. Это была временная работа, потому что папа ждал места в театре.

Тетя Вера уже сделала фотографию Виталика. На ней он гордо сидел в своей черной шубке в санках среди сугробов, а рядом стоял дед Мороз и держал плакат «1950 год»

***

Мама поставила щипцы на керосинку. Закрутила кончики волос, и заколола их наверху так, чтобы они были приподняты горкой. Подкрасила губы, и, дунув на ватку, напудрилась из круглой коробочки, на которой были нарисованы ландыши. Посмотрев на себя в зеркало, она надела каракулевую шляпку, всунула ноги с туфельками в резиновые ботики на каблуках и, посадив меня на санки, повезла в фотомастерскую, которая была за платформой.