Irina Raymond - А я до сих пор жива. Исповедь особенной мамы

22 июня. Опять ночь. Вечная ночь уже. Я не могла дышать. Не могла просто вдохнуть. Болело всё. Сознание мутилось. Мне казалось, что схожу с ума от неизвестности и боли. Я, всегда такая сильная, стала такой слабой, что не могла передвигаться по дому.

Больно. Как до безумия больно

Солнечным светом дышать.

Птицей – подранком, но вольной

Мне в небесах бы летать.

Только не сердце, а камень –

Тяжесть от жгучей тоски

Тянет на дно меня, тянет.

Кровь разрывает виски.

Всё мне совсем непонятно.

Я умираю опять…

Звуки, как ржавые пятна…

Господи, сколько страдать?!

Я вспомнила Димкин госпиталь. Тогда тоже было лето и от него также не было никаких известий почти целый месяц. В то время я видела сон. Ясный и страшный. Я сижу на облаке. Сынуле 5 лет в моём сне и он падает на землю. Я кричу, пытаюсь поймать его руку. Внизу зелёная трава. И такое яркое солнце было в моём сне. А сын падает. Вижу его огромные глаза. От страха проснулась. В тот раз всё обошлось.

23 июня утром мне сообщили, что сына больше нет. Он погиб в ночь на 17 июня. Тихо сползла по стенке. Не могла поверить в то, что мне сказали. Мой мальчик, везунчик, счастливчик, выходивший из любых ситуаций целым и невредимым… Нет! Нет! Нет!

«Скорая», уколы. Я не хотела жить, я не хотела дышать. Младший сын. Павел. Друзья.

Моя подруга сообщила отцу о гибели сына. Он не приехал, новая жена не пустила.

Бабушка Тая тоже не смогла приехать к любимому внуку – она «ушла» 12 мая, о чём и сообщили в отделении милиции.

Все близкие мне люди были рядом. Я впала в ступор. Я не могла представить себе, что такое предстоит испытание.

25 июня – мой самый страшный день. Привезли Димку. А увидеть его я не могла. Груз 200. Ничего не помню из того дня. Только сумасшедше – яркое солнце. Его свет выжигал меня дотла… Меня обливали водой, били по щекам, чтобы я начинала дышать. Спазм петлёй обматывал горло, и я падала в темноту. Я умирала на руках Павла… Я хотела уйти к сыну.

Утро следующего дня стало для меня чёрным. Всё такое же ослепительное солнце, а сына нет. И меня нет.

Мой сын закончил путь земной.

И я не знаю, что мне делать?

На улице жара и зной,

А я мертва: душой и телом.

Не пережить. Не передать…

И безысходность лишь вначале.

И не могу я всё предать,

Хотя я в скорби и печали.

Две недели рядом со мной по ночам была моя самая – самая подруга Светика. Она следила за тем, чтобы я не перестала дышать. Я впадала в забытьё. Меня надо было караулить. Так сказал врач. Когда она успевала отдыхать? Как она всё это пережила? Не понимаю. Ближе подруги у меня нет. А я же сильная. Стала возвращать себя к жизни. У меня второй сын. Он взял всё на свои плечи. За это низкий поклон. В нашей семье за мужчину теперь он. Денис и Меланья переехали ко мне обратно. Врач настойчиво просил не оставлять меня одну. Да и Шурку надо выгуливать, и за кОтами присматривать. Всех кормить. И меня в том числе. Очень похудела за эти три недели.

Единственный мой младший сын,

Прошу. Пойми мою тоску.

Вас было два. Теперь один.

Не знаю, как переживу.

Спасибо за любовь ко мне.

Прости, что причиняю боль.

Горя на медленном огне,

Не знаю, делать что с собой.

Младший брал меня везде с собой. Даже на свои объекты. Я каталась целый день у него в машине. Дениска через день возил меня: то в церковь, то к Мите. Матушка Параскевья не утешала меня. Она позволяла мне вволю отвыть у икон свою невыносимую тоску. Она не говорила дежурных слов. Она сидела рядом и гладила меня по голове, как моя бабушка Паша в моём далёком детстве. Она и внешне была похожа. И мне становилось на миг легче. Только на миг. Не больше.

Своему старшему сыну я выбрала место не на Аллее Славы, как ему определили… Он лежит меж высоких мачтовых сосен на горе. Подальше от всех любопытных глаз. И всегда мне улыбается с фотографии. Он всегда был и есть мой Лучик солнца, а Дениска – мой Солнечный мальчик.

Два моих сына. Два крыла за спиной. И вот одно крыло вырвали… С кровью, с мясом .

Уже и на погосте меня знали все. Я приходила к сыну, и только вой из груди. Надрывный, животный. Женщины, которые были там, подсовывали библию и прочие книги. Для успокоения. Пытались беседовать со мной. А мне было всё равно. Меня складывало пополам от горя. Я ненавидела и себя, и весь мир в тот момент. Я настолько себя выматывала, что обратно идти уже не могла сама. И это солнце… Оно будто издевалось надо мной. Июль стоял такой же жаркий. Все цветы теперь были для сына.