Наталья Лигун - Черная дыра, или Три часа ночи

Как-то после бойкота я с тобой помирилась. Решила все тебе простить и, наконец-то, стать твоей женой. Ты итак долго за мной ухаживал. Я же помню наши диалоги! Я надела свадебное платье, вплела васильки в косы и громко сказала: «Да!». Было торжество! О, как ты был счастлив! Жаль… что ты этого не знал.

Со временем это стало напоминать настоящий брак, как у всех нормальных людей. Жена говорит – муж не слышит. Жена просит – муж игнорирует. У мужа есть время на всех, а на жену нет. Вот оно! Теперь у меня как у всех! Как у всех? Значит, пришло время развестись! И я развелась. Решила собрать твои вещи и выставить за дверь моего сердца. Театрально, пафосно: всплакнуть на дорожку, вобрать воздух в грудь и четко решить жить без тебя, идти навстречу новым отношениям с широко растопыренными крыльями. «Не умоляй! Мы не можем больше жить вместе!»… Потому что никогда не жили вместе. Проклятое зазеркалье! Я даже не могла взять твою рубашку и бросить ее в чемодан на колесиках, спихнуть тебя с дивана, разбить чашку и вытолкнуть тебя за дверь. У меня не было тела, была только душа – маленькая, хрупкая, всего в несколько граммов… Она была призраком в собственном сердце.

Я смотрела, как ты любуешься моим небом. Тем небом, которое я придумала для нас, чтобы летать вместе. В котором нас никогда не было и не будет. Смотрела, смотрела, смотрела…

Дни за днями превращали меня в изгоя. Кто-то стал паразитом в моем сердце. Нет, не ты, а я. Ты хороший, любящий, верный… Я же помню наши диалоги! И нашу свадьбу…

Паразитом стала я. Маленький паразит в собственном сердце. Тогда решила уйти я. Но куда? Пробовала прижиться в печени. Травила ее слезами, соплями и водкой. Сидела в печенках, такая нудная и ненужная. Потом перебралась в легкие и травила их зловонным ароматом невостребованной любви: вдыхая и выдыхая табачный дым, раскачиваясь на батутах двух подушек и втыкая окурки в почерневшую землю. Поднималась в гортань и становилась костью поперек – ни сглотнуть, ни проблевать. Спускалась в кишечник – чувствовала себя отходом, переработанным и выброшенным на помойку. Пробовала залечь в желчный пузырь и аппендикс – вдруг вырежут, и дело с концом. Убегала в почки, туда, где живут дочки и сыночки. Строила дом из камней до почечных коликов. Опускалась в пятки и чистила их до розового поросячьего тельца. Скользила по кончикам пальцев рук – мастерила все подряд из всего подряд, хваталась за перо и книгу рецептов.

И каждый раз, перемещаясь по себе, боялась влиться в поток крови. Не дай Бог опять засосет и выкинет в сердце. А там ты… живешь и не знаешь, что я рядом, я есть! И это сердце на двоих, а не одноместная мягкая комната в лечебнице для душевнобольных.

Блуждая по себе, я тщетно пыталась найти дорогу в мозг. Вот где нужно жить! Но злые языки нашептывали, что у блондинки его нет, что это всего лишь выдумка вселенной. А я верила, что есть! Мне надо было во что-то верить. Верить в спасение. Мне очень надо было первой туда добраться и занять все пространство, пока ты не опередил. И я это сделала!

– Ну здравствуй, мозг, я так долго тебя искала…

– Живи, мой любимый, в моем сердце!!! Теперь это твоя чашка, твой диван, твое небо и твоя одноместная камера.

Теперь я живу в своем мозге. И все, чего я хочу – чтобы сердце остановилось. Чтобы я смогла избавиться от тебя, хотя бы на те несколько минут, которые проживает мозг после остановки сердца. Прожить в себе чуть дольше, чем ты… Здравствуй, свобода! Дай тебя пощупать, всосать, глотнуть, вобрать… Чуть помедленнее, прошу… У меня есть всего несколько минут жизни, без него…

Поговорим немного о мужчинах, а то чувствую, как безбожно их обделяю. А они еще те зависимые! Подсаживаются на грейпфрутовый эль и сосут его суткам напролет.

– Горчит?

– Горчит.

– Сам хотел. Еще налить?

– А можно?

– Тебе все можно!

Петр Иванович…

Он любил звезду. Любил как умел – был зависим от своего кучерявого Косячка. А как иначе? Звезда экрана. Вот только говорили в этих фильмах на немецком языке и без перевода. Она танцевала и пела, вернее, извивалась и стонала. Это слышал весь двор. Петр Иванович не слышал – он был глух и слеп. Его звезда звездила оголтело. Она была неким отделом кадров при заводе – сразу проверяла всех знакомых мужчин на пригодность, а после разрешала работать, то есть бухать с ее суженым пивко в гараже. Доступ был через ее звездное тело.

Петр Иванович нервно кашлял в кулачок и удивлялся, что он – такой тихий мальчик в детстве – вдруг стал таким популярным в зрелости. К нему – такому удивительному, собутыльники со всего города тянулись. Чередой, кавалькадой, гвардией.