Евгений Магадеев - Приличные люди

– Все будет хорошо, деточка. Все будет хорошо… Идем отсюда, не надо на него смотреть.

Маленькими шажками они перебрались в дальнюю комнату, где баба Шура усадила девушку на раскладной диванчик. Та сразу уткнулась лицом в трясущиеся ладони, будто пытаясь отгородиться от реальности. Это вполне устраивало старушку; улизнув в прихожую, она сгребла с полочки хранившуюся там связку ключей и выскочила на лестничную площадку. Потом заперла соседскую квартиру снаружи и вприпрыжку побежала к себе – вызывать полицию.

– Ангелочек… – презрительно пробормотала баба Шура себе под нос. – Ну ничего, в тюрьме-то тебе крылышки мигом поотрывают.

Еще час назад Костя Михеев пообещал себе, что больше не будет досаждать людям. Всего-то и требовалось: уставиться в телевизор, дотерпеть до полуночи, покормить кота – и баиньки. Разумеется, все пошло наперекосяк: ни на одном из сотни каналов не нашлось ничего достойного, а самым увлекательным из недостойного оказался сериал про спецназ. Этого хватило минут на десять, а потом началась реклама, и отвлекаться снова стало не на что; голова наполнилась ненужными мыслями, вернулась тревога.

Костя понажимал кнопки на древнем телефоне. Руки сами тянулись в очередной раз набрать жену, однако Михеев старательно сдерживал свои порывы. В обед он отвез ее в роддом и с тех пор названивал почти непрерывно, отчего градус нервозности только повышался. В ходе последнего разговора Антонина откровенно психовала и даже порывалась хамить, недвусмысленно намекая, что ее следует оставить в покое. Ну хорошо, это было выполнимо… По крайней мере, так показалось Михееву, когда он услышал из трубки грозное «Ты достал уже!»

Вторично беспокоить Лапшина тоже не хотелось. У того наверняка были свои планы на вечер, куда веселее пережевывания одной и той же скудной темы, пусть даже она и касалась пополнения в семействе лучшего друга. Даром что недавно перемены произошли и в жизни самого Андрея Лапшина: к нему переехала девушка. Не такое уж и беспрецедентное событие, по правде говоря. В плане стабильности на личном фронте Михеев, несомненно, опережал товарища – и это была, пожалуй, единственная сфера, в которой он не чувствовал себя отстающим.

Как же поступить-то? Сидеть сиднем – не вариант. А может, вызвать такси и умчаться в роддом? Так Костя мог бы находиться рядом с Антониной, быть в курсе новостей – и жена не стала бы на него за это злиться… Или стала бы? Все-таки пользы от Михеева – ни на грош, а нездорового ажиотажа в палате и без него предостаточно. Умел бы Костя оставлять волнение дома, не возить его с собой, вопрос был бы решенным. На практике же ситуация выходила весьма неоднозначной. По счастью, ничто не мешало обсудить ее с другом, у которого наверняка были свои планы на вечер…

– Андрей Романыч, ты прости, что снова трезвоню, – просипел Костя, как только Лапшин оборвал вереницу гудков своим дежурным «да». – Я поеду, пожалуй. Волнительно как-то.

С того конца донесся неопределенный вздох, выражавший то ли недоумение, то ли упрек; а за ним последовало четкое указание:

– Нечего тебе там делать. Никуда не уходи, я скоро приеду с бутылкой коньяка. Готовь закуску.

Хрущевка Михеева всегда поражала Андрея чудным обстоятельством: в ней была предусмотрена одна-единственная раковина – конечно же, на кухне. Почему-то хозяев это не смущало: из года в год они мыли руки над ванной, мучая допотопный смеситель с непостижимо длинным носиком. У Лапшина сия конструкция вызывала ассоциации со сказками о великанах. Вот он пробрался в логово чудовища, все вокруг титаническое; даже обычный рукомойник настолько огромен, что Андрей мог бы поместиться в нем целиком…

Увы, иллюзия сохранялась ровно до тех пор, пока в поле зрения не попадало что-то еще помимо ванны. Квартиру Михеевых ну никак нельзя было назвать гигантской. По шкале от одного до десяти, где один – халупа, а десять – хоромы, Лапшин поставил бы ей максимум троечку, да и ту с натяжкой. С изрядной такой натяжкой. И хотя формально две комнаты – это ровно вдвое больше, чем одна, по факту каждая из них была настолько крохотной, что снос перегородки напрашивался сам собой. Михеевы, впрочем, до этого не додумались. А может, и нарочно отказались от перепланировки с прицелом на потомство.

– Когда, сказали, Антонина разродится? – уточнил Андрей, вытирая руки о махровое полотенце.

– Вроде к утру должна уже, – послышалось со стороны кухни. Костя строгал там сыр и колбасу – только сейчас, а ведь Лапшин велел ему озаботиться заранее. Наверное, Михеев до последнего не верил, что друг приедет его поддержать. – Ты только не говори ей, что мы тут пили.