Андрей Волхов - Джойфул

Очередная дверь уже была готова открыться, и банка начинала нагреваться в моей руке. Хохот в коридоре коммуналки становился все громче, отдаваясь звоном в моих ушах. Из состояния практически полного забвения меня вывел телефонный звонок.

– У вас там все хорошо?

– Да, Гоша, а почему ты спрашиваешь? – сам того не желая, я начинал трезветь, услышав знакомый голос Гоши, который было сложно с кем-либо перепутать. – Что случилось?

– Твой звонил.

– Очень странно, – я пытался разглядеть время на телефоне, – еще даже час не прошел, как я уехал.

– Ха, теперь тебе придется привыкать к новому режиму. Я так понимаю, у тебя теперь будет всего полчаса, чтобы доехать домой.

– Черт бы его побрал…

Я попрощался и отключил телефон. Сковавшее меня чувство одиночества и забвения не отпускало, мне захотелось позвать Катю, но я вспомнил, что меня никто не услышит. Никто, кроме соседей сверху, которые как будто вечно за мной наблюдали и с упорством, достойным лучшего применения, начинали стучать по батареям, сопровождая любой громкий звук из моей квартиры.

Я закрыл глаза – и звук открывающейся банки распахнул очередные двери моего прошлого, но на этот раз я сам выбрал то воспоминание, в которое хотел погрузиться. Зажмурив глаза, я вдохнул запах мела и вдруг очень четко услышал звуки удаляющихся шагов в коридоре, где-то за стенкой, которые выдавали мою учительницу. Это именно она велела мне «одеваться» и, по всей видимости, пошла одеваться сама.

Немолодая и некрасивая, она преподавала нам математику, историю и русский язык.

Несовместимость этих трех предметов в одном учителе полностью сводилась на «нет» фактом отсутствия нужных учителей в школе. Это было нечто вроде последнего бутерброда, который можно сотворить из остатков еды в вашем холодильнике: много несочетаемого и невкусного, но на выходе получается вроде как бы не очень-то и плохо.

Вот и нам было не очень-то и плохо, хотя, насколько я помню, Катины родители были первыми, кто пытался навести порядок в «холодильнике» – школе – в борьбе за качество нашего образования. Но равнодушие остальных членов родительского комитета убивало всякую надежду на перемены.

– «Вот бы твои родители хоть раз пришли и сказали, что вам не нравится с одной учительницей все предметы изучать, – я слышал голос Катиной мамы, когда она была сопровождающей на нашей классной выходной экскурсии, – ну сколько можно!»

Иногда мне казалось, что ее родителей в моей жизни было больше, чем моих собственных.

Я встал из-за парты и повернул голову к окну. Сквозь все те же густо расставленные цветы едва пробирались последние лучи осеннего солнца. Дул сильный ветер, гоняющий листья. – Хрестоматийная осень, описанная в одном из произведений, которые мы только недавно прочитали, благодаря нашей многозадачной и всезнающей учительнице, шаги которой опять послушались в коридоре.

На этот раз они уже не отдалялись, а довольно стремительно приближались. Все мое тело съеживалось от нежелания выходить на улицу, и уже было все равно, что начинается мультик, и было неважно, кто меня доведет до дома. – Мне вдруг остро захотелось спрятаться и остаться здесь, в классе. Уснуть под партой, чтобы учительница подумала, что меня уже забрали, и чтобы она ушла, закрыв класс. И тогда мне не придется мыть посуду и приносить деду все, что он захочет. Я спокойно сделаю уроки и, свернувшись калачиком, усну под партой.

– Ты еще не собрался? – я услышал раздраженный голос в другом углу класса.

– Иду, я уже иду.

За секунду, как мне показалось, я собрался и подошел к учительнице и протянул ей руку. Вместо того, чтобы привычно взять ее, она вдруг внимательно посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах что-то такое знакомое, родное, чего не видел уже так давно.

– Ну что ты? – она неожиданно мягко положила руку на мое плечо и, прижав к себе, засмеялась. – Не бойся, все будет хорошо.

– Я не боюсь.

Рюкзак с грохотом упал на пол, и я обнял учительницу обеими руками.

– …Мне на тот момент было двадцать три года. Точно не помню, но около того. А Вам?

– Двадцать шесть. В последний раз я ее увидел, когда она вышла помахать мне рукой перед тем, как я уехал. Она была совсем старенькая и плохо ходила, еле дошла до калитки.

– Но ведь дошла.

– Да, с трудом. Мне кажется, я даже помню, в каком переднике она была. Знаете, смешно, но когда она уже хозяйничала намного меньше, потому что элементарно не могла долго стоять, она все равно принимала участие в готовке, даже сидя на диване на кухне. Как могла – командовала, делала сидячую работу, ну, и все такое прочее. И обязательно надевала передник.