Александр Калинин – Русаков - Кеша-стакан

Город просыпался. По брусчатке на улице Гагарина громыхали первые грузовики. Когда-то давно, ещё до войны, этот двор очень ловко отгородился от улицы забором из красного кирпича. Так что сейчас здесь, как и много лет назад, слышны были лишь голоса редких прохожих да изредка топот каблучков. Пройти в этот тихий дворик можно было только через арку соседнего дома, о чём известно было далеко не всем. За скрытое расположение и деревянную скамейку под каштаном знающий народ уважал это роскошное место. Винный отдел магазина «Чайка» находился практически рядом. Чуть дальше – 35-й «Продуктовый», известный всем как Кучаевский или тайный распределитель деликатесных продуктов для элиты города.

* * *

Кеша уже и не помнил, когда это было впервые. Тогда от нечего делать он рассматривал двор из окна ещё необжитой комнатки на первом этаже, куда переехал после тяжёлого развода. На улице Искры в его двухкомнатной квартире осталась бывшая жена и отрезок жизни, о котором ему не хотелось вспоминать. Под каштаном несколько мужиков с совершенно конкретными намерениями собрались возле скамейки. Один из них, увидев в окне Кешу, крикнул:

– Мужик, стакан есть?

– Есть.

– Дай, если не жалко.

– Пожалуйста. Ничуть не жалко.

Когда коричневые каштаны, вылупившись из колючей кожуры, щедро засыпали блестящими шариками двор, Кеша знал по именам всех постоянных посетителей. Если выпить было нечего, народ всё равно собирался под каштаном. Одни сопели над шахматами, другие молча болели, третьи сидели «на удачу», перекидываясь обрывками ничего не значащих фраз. Случалось, везло… Его величество случай – вещь не случайная. У людей иногда бывают дни рождения, возвращения из рейса, разводы, премии, запои – всего не перечесть. Праздник – он всегда рядом с теми, кто его хочет. Когда было чего разлить, народ, уже не церемонясь, стучал в окно:

– Кеша, дай стакан!

Кеша не отказывал. Все ценили его гостеприимство и вскоре меж собой стали звать просто Кеша-стакан. Его приглашали на посиделки под каштаном с шахматами, шашками, картами под лёгкий перезвон стаканов. Удивление, граничащее с шоком, постигло всех, когда стало известно, что Кеша не пьёт. Знающие жизнь упорно не верили, докучая расспросами.

– Зашитый что ль?

– Нет, – отвечал Кеша.

– Значит, кодированный.

– Да нет, – мотал он головой.

– Тогда больной?

– Здоровый я, – смеялся Кеша.

– Тогда почему не пьёшь?

– Не хочу.

– Как же это можно не хотеть выпить? – недоумевали завсегдатаи.

– Можно я просто так посижу? За компанию, – улыбался в ответ Кеша.

– Сиди, ничуть не жалко.

К выпивке Кеша был равнодушным по причине того, что не любил состояние, когда путались мысли и хотелось не вовремя спать. Кеше нравилось другое. Самое интересное для него происходило, когда собравшиеся, пару раз звякнув стеклом, начинали травить байки.

Все хорошие истории, как водится, бывали с самими рассказчиками, а те, что не очень, с «одним знакомым». Слегка приврать правила хорошего тона допускали, для связки и колорита, но не более того. Врать всё подряд было неприлично. Кроме историй народ ещё уважал, как бы это сказать покрасивее, подискутировать, а попросту говоря поспорить по всевозможным вопросам, поскольку никто лучше них не понимал в устройстве общества, уборке улиц, строительстве нового микрорайона, наведении порядка в стране, да и в жизни в целом. Дискутирующие были уверены, что если бы люди в высоких кабинетах прислушались к их мнению, жизнь давно бы уже стала сытой и счастливой.

Кеше всё происходящее напоминало клубок, который образовывался из ничего. Пустяшная фраза, в ответ на неё другая, потом чьё-нибудь «помню я…», и начинал наматываться тот самый клубок. Ниточки в нём были разные: одни тонкие, изящные, другие грубые, матерные, а то и колючие. За вечер такая путаница намотается, так переплетётся, не разберёшь. Кто с кем, когда, где, зачем, почему и отчего же именно так?

Кеша не влезал в разговоры, не спорил, ничего не доказывал. Ему нравилось просто наблюдать и слушать, как мужики жалуются на женский беспредел, вороватое начальство и палёную водку. Хотя этим всё не ограничивалось.

«Какие же люди разные, – размышлял Кеша. – Словно актёры в кино. Каждый играет роль, будто она прописана в каком-нибудь сценарии. Режиссёр ничего выходящего за эту роль не требовал, а им, похоже, и не хотелось. Согласен человек со своей ролью, исполняет её добросовестно, хотя имеет и собственное мнение, и желание тоже. Только бывает так, что проживёт он жизнь да так и унесёт это мнение с собой, не высказав его и одного раза. А желание, порой единственное на всю его нищую жизнь, так и останется неисполненным. Кто в их спектакле сценарист, кто режиссёр? Не знает никто»…