Кеша хорошо запомнил ту осень, когда он с нехитрым скарбом переехал в небольшую комнатёнку переселенческого общежития. Едва дождавшись утра, он открыл единственное окно и тут же в нетронутой тишине начала дня уловил едва различимые шорохи. Это были звуки последних мгновений жизни огромных листьев каштана цвета солнца. Обожжённые по краям осенним багрянцем, они, медленно кружась, обречённо падали на холодную землю, пожелтевшую траву, старую скамейку. У Кеши перехватило дыхание… Что-то живое и нереально тёплое неслышно коснулось его. Медленно опустилось сердце, стало сладко во рту. Почему? Он не знал…
Через коридор от Кешиной двери на второй этаж уходила лестница чёрного хода со стёртыми от времени ступенями. Круто поднимаясь мимо несуразной синей двери на втором, она устремлялась на третий с немытыми окнами и заканчивалась у входа на чердак. Там жило прошлое. Покрытые слоем пыли, по углам лежали старые книги на чужом языке, обломки гнутых стульев, оранжевые абажуры с кистями.
Кеша брал фонарик и, поднимаясь в загадочную темноту, подолгу перебирал стопы книг. Открывая в неожиданных местах, он пытался прочесть их, пока однажды не наткнулся на семейные фотографии довоенных лет. На них были совершенно чужие люди, которые, вероятно, когда-то жили в этом доме, ходили по его длинным коридорам, так же зачарованно смотрели по утрам в огороженный дворик под окнами. Кто они были? Какие?..
Неожиданно для себя он ощутил ушедшее время, услышал его звуки, почувствовал даже движение воздуха. Кеше показалось, что кончики его пальцев касаются в этот миг чего-то слишком деликатного и личного. Он ещё какое-то время рассматривал фотографии, затем сложил их обратно и выключил фонарик. Предначертанное свыше всё равно уже случилось…
«Вряд ли стоит сейчас беспокоить прошлое ради обыкновенного любопытства», – решил Кеша и перестал ходить на чердак.
* * *
А двор продолжал жить собственной, одному ему известной жизнью. На смену листопаду приходил первый снег. Всё вокруг менялось за одно утро. Природа, будто желая простить накопившиеся на земле грехи, скрывала невинной фатой первого снега серый день, истомившуюся в наготе землю и шептала еле слышно:
– Люди, начните всё сначала, это ещё возможно. Задумайтесь над тем днём, когда вы оставили свой первый заметный след на Земле. Если что-то не так, не бойтесь, начните всё с чистого листа…
Только люди не слышали ничего или не понимали, а может, просто не хотели задумываться над сказанным. Они привычно ругали непогоду и продолжали жить по-прежнему.
Когда майская гроза с проливным дождём рвала в клочья небо, природа не просто говорила, она кричала: «Дерзайте, пробуйте, у вас всё ещё получится! Если не начнёте сейчас, то когда же?»
После грозы мокрая земля блаженно парила на солнце. Природа, дыша полной грудью, ожидала, что люди наконец-то решатся хоть на чтонибудь, а они, не замечая происходящего, ругали по привычке грозу за то, что та пролила крышу на сарае и затопила дорогу. Сами же они продолжали существовать, не помышляя хоть что-нибудь изменить в собственной жизни.
Летняя жара изнуряющей настойчивостью сводила всех с ума. Припудренные пылью дорожки щупальцами гигантского осьминога причудливо переплелись между собой. Люди ругали надоевшую духоту, торопили время, желая скорейшего наступления осени, забыв, что с её приходом начнут привычно бранить дожди и дожидаться лета.
* * *
Самодельная клумба под окном соседней квартиры, где в одиночестве проживала Маргарита Борисовна, окончательно захирела. Пошла вторая неделя, как выдали пенсию. Пенсия и состояние клумбы под её окнами находились в обратно-пропорциональной зависимости. Любовь к цветам колоритная Кешина соседка воплотила именно в этой нехитрой клумбе. Она гордилась собственным творением, водила сюда знакомых, восхищалась сама и, театрально заламывая руки, требовала восхищения от других. Всё происходило именно так, пока Маргарита Борисовна не получала пенсию. Тяга к прекрасному заканчивалась скоро, буквально на следующий день. Клумба начинала хиреть, зарастая бурьяном по самой прозаической причине – у Маньки наступал запой… Именно так её во время кризисных жизненных эпизодов называли соседи.
Пила Маня грамотно и умело, а оттого долго. Выпивку в магазине не покупала. Дождавшись темноты, серой мышкой пробиралась в посёлок Сады, где в покосившемся доме на окраине улицы Вишнёвой покупала белёсую самогонку у сгорбленной старухи. После, растворившись в ночи, пугаясь порой самой себя, брела она к себе в «малосемейку», чтобы на сутки исчезнуть из обозримой части жизни за ободранной дверью. Следующим вечером всё до мелочей повторялось вновь.
Читать дальше