Ак – патр Чугашвили - Олигарх

Vassya очень странно на меня посмотрел, кивнул (молча), и ушёл в тренажерный зал. Я принял душ, с наслаждением поплескался в горячей воде, одел рабочий костюм, и вышел к ресепшену. За стойкой сидела Людочка, прекрасная, как весна, девушка, с огромными, лучистыми голубыми глазами, опушёнными бархатистыми чёрными ресницами, и лукавыми ямочками на нежных щёчках. Каждый раз, когда я её вижу, я испытываю неясное томление, и лёгкую слабость в членах. Сама мысль о том, что таким чудом можно обладать, такая мысль кажется мне кощунством. Будь моя воля, я бы похитил её, посадил в инкрустированную алмазами башню, и ежедневно навещал с одной – единственной целью: для того, чтобы нежно подуть на её сказочно длинные ресницы, и вызвать этим её лёгкий, серебристый (словно звон нескольких колокольцев) смех. К несчастью, время разбойников, похищающих красавиц с целью удовлетворения своих эстетических потребностей, ещё не пришло. Поэтому, я протянул Людочке для приветствия правую руку, и задержал её прохладную ладонь в своей, чуть дольше, чем позволяют приличия, чем вызвал румянец на её личике. Улыбаясь самой лучшей из моих улыбок (моё безотказное оружие), я приглушённо произнёс, – добрый день, красавица! (Жуткая пошлятина, дело в том, что в уме, я отчаянно перебирал все, знакомые мне песни и стихи о женщинах с именем Людмила, но гадкая память подсовывала только что – то вроде: Шалаву Люську знал весь наш район, она ни одному не отказала…или: стояла Люська тёмной ночью на панели, в зубах накрашенных вертела косячок…В самом деле, ну, не станете же вы нести подобную похабщину в беседе с самой красивой девушкой в мире!).

– Итак, она звалась Людмилой, и даже в ссоре, оставалась милой…

Людмила нежно порозовела, и смущённо ответила, – Борис Петрович, вы – нехороший человек, вам обязательно надо вгонять меня в краску…

Я удовлетворённо погладил верхнюю губу, имитируя жест гусара, приглаживающего усы, и негромко пропел, – девушки в цвету, моё почтенье, девушки в цвету, любви хотенье…

– Вы – настоящий романтик! Такой эрудированный, столько стихов знаете…

Я ощутил прилив крови к моим сизым, гладко выскобленным щекам, – мне показалось, или она флиртует со мной?

– Людочка, могу я задать вам нескромный вопрос?

Она дважды моргает, выражая молчаливое согласие, я набираю в лёгкие побольше воздуха…и в этот момент, откуда – то сбоку появляется Вася. Я выпускаю воздух из лёгких, одариваю его злобным взглядом, и радушно восклицаю, – О! К нам присоединился Вассуя!

– Меня зовут…

– Да – да, я в курсе. Вы навели порядок в зале? Прибрались там?

– Там никого нет. В зале, кроме вас, вообще никого нет. Вы наш первый, и единственный посетитель, за сегодняшнее утро.

Я разочарованно всплёскиваю руками, – вот, Людочка, принцип Питера в действии! Мой дорогой Вассуя (не перечьте, именно так написано на вашем бэйджике, раз уж вы такой поклонник иностранного, что пишите своё имя латиницей, то вам придётся потерпеть подобное обращение!) это очень хорошая привычка – употреблять спиртное с утра, я когда – то тоже этим увлекался, (хоть по мне и не скажешь, держу форму), немного водки натощак – это очень хорошее тонизирующее средство, но вы, похоже, не рассчитали дозу! Как это «там никого нет»? Вы хотите сказать, что у меня галлюцинации? Вы меня дураком сейчас назвали?

Юноша стремительно бледнеет, – нет,…я только сказал, что в зале никого нет, я совсем…

– Нет, вы всё – таки принимаете меня за идиота! Этот…бомж схватил меня за ногу, вот синяк остался на лодыжке! – я задираю штанину, и показываю ему девственно чистую лодыжку, – и на шее кровоподтёк! Смотри! – я судорожно расстёгиваю хрустящий воротничок, обнажая часть шеи таким образом, чтобы выгодно оттенить тренированные мышцы, – видишь?

Вася молчит.

– Знаете, что, юноша? Я вас понимаю, выпили на работе (я весело смотрю на Люду, ожидая увидеть улыбку на её устах, но она напряжённо смотрит куда – то вниз, и на её лице нет ни тени улыбки), пропустили сюда бомжа, а теперь не хотите признаться…И в душевой у вас беспорядок, зеркала заплёваны, на полу грязная туалетная бумага…Идите – ка вы…в душ! Приберитесь там, если не хотите, чтобы я позвонил Аркаше (для вас – Аркадию Петровичу!), и сообщил о вашей некомпетентности!

Вася послушно разворачивается, и уходит в сторону душевой. Плечи его опущены, голова уныло смотрит вниз. Я победно смотрю на Людочку, и вижу гримасу отвращения, промелькнувшую на её прелестном личике. Я зажмуриваю глаза, открываю их, да нет, мне показалось – она всё также приветлива и весела. Я грустно выдохнул – игривое настроение куда – то улетучилось, долбаный Вассуя! Сухо попрощавшись с Людмилой, я вышел из зала на улицу. Первая Лесная привычно обрушила на меня звуковую лавину: заполошные гудки машин, визг тормозов, шипение шин…Я постоял у выхода из зала пару минут – надо было восстановить дыхание, и душевное спокойствие. Успокоившись, я сделал шаг к моей служебной машине, подождал до тех пор, пока мой бессменный шофёр не оббежит машину, и не откроет мне дверь, и затем (с наслаждением!) погрузился вглубь приятно пахнущего освежителем салона. Ну, Вассуя! Не работать тебе больше в этом клубе! Я нажал на кнопку встроенного телефона, практически сразу раздался щелчок, и приветливый голос секретарши произнёс, – доброе утро, Борис Петрович!