Александр Гринь - История без отрицательного героя

Трудовой лагерь производил ружейную болванку для винтовок и автоматов. Командуют лагерем два начальника. Один – по хозяйственной части – майор Еменгулов, другой – подполковник Семёнов осуществляет надзор по линии государственной безопасности.

Выведал он это всё у одного офицера, с которым он в конторе госбезопасности ожидал окончательного назначения. Тот сообщил по секрету, что начальник, который из госбезопасности, несколько странноват, поскольку не любит пределы лагеря покидать, только – по необходимости. Хотя другие офицеры всегда рады любой причине выбраться в район, чтобы разнообразить лагерную скуку. Ещё Владимир узнал, что немцы-переселенцы вели себя тихо и особых хлопот никому не доставляли. От голода и морозов погибали тихо, не убегали и не бунтовали.

Вот, собственно, и всё. Приказ получен, надо его выполнять. Владимир, как комсомолец, честно пытался вырастить в себе убеждение в необходимости и оправданности слепого подчинения военным приказам. Но, как только он начинал думать на эту тему, ему вместо правильных мыслей о воинском долге мерещились длинные ряды колючей проволоки, за которой стояли толпы полуголодных людей со злыми и усталыми взглядами.

Надеясь заглушить сомнения, он попытался разговорить шофёра.

Но не тут то было. Вертлявый человечек, напряжённо забалтывал всё время их совместного путешествия. Эх, чёртова дорога! Главное, – чтобы колёса не отвязались…. За этим стояло настороженное отношение к чужаку. Владимир это понял и прекратил попытки развязать беседу.

Он начал вспоминать недавние события – последние дни его пребывания в военном училище, пытаясь понять, в чём же он ошибся. Он заметно выделялся из общей массы своих сверстников даже ростом. К тому же – секретарь комсомольской организации военного училища: получалось, что именно за это судьба его и наказала. Эх, теперь думал он, не надо было высовываться. Ох, не любит этого природа!

Однако напрасно он пытался обвинить себя в своём нынешнем положении. Всё он делал правильно и добросовестно, по долгу, по-человечески. Увы, часто неясные внешние силы определяют водоворот человеческих судеб.

Самым навязчивым воспоминанием был эпизод, когда его вызвали в кабинет начальника училища.

– Вы направляетесь по спецраспределению, – говоря это, полковник упёрся кулаками на стол, глядя Владимиру прямо в глаза. Стало быть, протестовать не уместно и опасно. Решили это где-то наверху, значит, всё – серьёзно. Оставалось только – «слушаюсь», вот и всё. Теперь вместо фронта придётся тосковать на дежурствах в уральской глухомани.

Чёрт, ругал он самого себя; можно ли теперь жаловаться на судьбу? Ведь комсомольская работа нравилась ему тем, что создавала привкус сладкой значительности, льстившей молодому самолюбию. Вот он и «загремел» по какому-то там «спецраспределению», – не повезло.

Грустные мысли покидали его лишь временами, когда машина, натужно взревев всеми своими лошадиными силами, выкатывалась по ухабистой дороге на очередной косогор. Тогда казалось, природа задумала здесь от горизонта до горизонта изваять грандиозный мир исполинов. За вершинами деревьев по сторонам открывались огромные сопки и скалы, покрытые клочьями тумана. Лиственницы и ели, как воины в рукопашном бою толпились гурьбой у их подножий. Самые отважные корявые богатыри, словно атакуя непреступную крепость, взбирались на вершины утёсов, оставляя нетронутыми лишь совсем отвесные гранитные бока, отполированные вечностью. Но даже лысый гранит не всегда мог противостоять натиску жизни. Недоступное деревьям кое-где покрывалось кустарниками, на худой случай – пятнами мхов и какой то разноцветной плесени. Посмотреть на эту плесень вблизи – обыкновенная грязь, то серая, то с красноватым или лиловым отливом. Только издалека крашенные этой грязью скалы удивительным образом приобретали смысл торжества и вечности жизни.

– Как памятники! – Владимир, привыкший к городским и умиротворённым сельским пейзажам, не смог удержать восторга, кивнул в сторону очередного нагромождения древних скал.

Шофёр мельком покосился на него, кивнул, изобразив почтительное понимание, но ничего не ответил.

К вечеру они подъезжали к посёлку. С высоты последнего пригорка Владимир заметил невдалеке несколько десятков скучившихся бараков с узенькими прорезями окон. Ощущение сказки, навеянное тайгой, не сразу отпустило его. Издалека в наступающих сумерках серые приземистые строения показались ему похожими на огромных хищных зверей, злых и униженных колючей проволокой, которая опутывала их унылую стаю со всех сторон. Но, может быть, так показалось из-за общего своего нынешнего настроения.