Александр Гринь - История без отрицательного героя

Еменгулов умело выкрутил револьвер из судорожной руки бандита, и подскочил к стене конторы. Правильно догадался, – так и есть. За углом по тропе во всю мочь удирал третий, тот который на стрёме стоял. Сейчас, гад, и ты своё получишь. Еменгулов прицелился. Ранить или убить? Наверно лучше грохнуть, чтобы шестёрки лишнего не наболтали. А с тузами можно потом разобраться. Из-за недавнего удара руки плохо слушались. Мушка плясала перед глазами. Наконец ему удалось унять дрожь, он целил в середину, грохнул выстрел. Убегавший с разбегу ткнулся навзничь в землю.

Вот теперь, кажется, – всё.

Еменгулов устало оглядел себя; вся телогрейка перемазана грязью вперемешку с кровью. Попытался отряхнуться, но только больше размазал всё это по рукавам. Поморщился, подумав, что глупость делает, и, держась за голову, побрёл в контору.

Когда разгорелась керосиновая лампа, увидел ключ, на пол-оборота застрявший в замочной скважине огромного сейфа, который начал ржаветь ещё при царе-батюшке. Рукояткой револьвера несколько раз грохнул как по барабану по дверце сейфа в районе механизма замка и с усилием провернул ключ. Дверца со скрипом открылась.

Давно хотел приказать, чтобы смазали ржавый неподатливый механизм, да всё руки не доходили. Теперь оказалось – кстати. Вот теперь вышло так, что этот механический ржавеющий старичок его от смерти спас. Еменгулов усмехнулся, – как лучший друг.

Он вскрыл барабан револьвера. Один патрон в обойме был специально порченый. Именно на этот патрон был установлен механизм, чтобы первого выстрела не последовало, на всякий случай. Пригодилось, раз в жизни, а пригодилось. Переставив барабан в первоначальное положение, Еменгулов бросил револьвер на полку и захлопнул дверцу.

Суки! Мелочь их подвела. Но, стало быть, мы ещё повоюем.

Заканчивалась осень одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Радио голосом бессменного диктора Левитана вселяло в советских людей надежду на скорые перемены к лучшему. Не только потому, что Советская армия повсеместно теснила фрицев. Неистребимая надежда прорастала из тайников души человеческой, но война продолжала безжалостно сыпать в семьи казённые похоронки.

Однако всё же общее настроение складывалось скорее из побед на фронте, чем из многочисленных личных трагедий, и поэтому Владимир ещё острее переживал неожиданный и, как ему казалось, несправедливый поворот в своей начинающейся биографии. Вместо того, чтобы ехать на фронт, где свершалось событие опасное, волнующее и грандиозное, он тащился на перегруженном грузовике по глухой уральской тайге. Молодость младшего лейтенанта, замешанная на патриотизме, не страшилась войны. Гораздо хуже героической смерти представлялась нынешняя перспектива, – служба в глубоком тылу в охране тюремной зоны.

В полусонной одури, куда он иногда погружался по дороге, ему чудилось, как он расстреливает из автомата разбегающихся немцев, похожих на крыс в длинных серых шинелях. Он желал самой жестокой мести. Однако судьбе было угодно распорядиться по-другому.

О будущем своём назначении он имел смутное представление. Про трудовые лагеря, в которые ссылали разных «врагов народа», мало кто рассказывал. Шёпотом иногда обменивались слухами, кого и когда забрали. Почему и зачем, об ответах на эти вопросы каждый мог догадываться по собственному разумению, веря либо слухам, либо газетам, рисовавшим грандиозный процесс трудового перевоспитания «несознательных элементов». Владимир добросовестно пытался убедить себя в том, что все тяготы лагерной жизни в глухой уральской тайге будут иметь какое-то высшее государственное значение, но на душе его всё равно кошки скребли.

В районе Владимиру мало, что удалось узнать: в Берёзовское поселение по приказу Сталина свезено несколько тысяч обрусевших этнических немцев, предки которых поселились в России ещё во времена царствования царицы Екатерины, да несколько сотен уголовных элементов. Официально было объявлено, что эта мера в условиях войны с Германией поможет избежать «этнических конфликтов» в местах немецких поселений. Но, скорее всего, как понимал Владимир, изоляция мирных немцев имела целью предотвратить их возможное массовое предательство и переход на сторону врага. Если думать о государственных интересах, то – мера вполне логичная. На сколько, – Владимир не задумывался. Поэтому как-то самой собой в его понимании сложилось, что если эти немцы могут быть шпионами и предателями, то они уже шпионы и предатели. Не зря же их сюда ссылают. И вот теперь появилась забота их тут охранять. Вместо того, чтобы защищать Родину так, как это требует совесть и воинский долг. Чёрт бы их побрал!