Рустем Сабиров - Веретено (сборник)

Он не интересовался деньгами, ему хватало кормёжки, что готовила Присцилла, – безвкусной, но вполне сытной. Его не волновало ничего, кроме Ремесла. Мастерство влезало в него тяжело и мучительно, как зазубренный тесак. Он впадал в безнадёжное отчаянье от собственной криворукости, кривопалости, беспомощности и слепоты. Он едко презирал себя за неподатливое, неповоротливое воображение. Презирал свои незрячие зенки, свои корявые, непослушные уму пальцы, за косный, неповоротливый ум. Он всё ждал, когда ж разверзнется, наконец, это чёртово Око разума, боясь, что старик Норман выгонит его вон, прежде чем это случится. Он часами, кляня себя, таращился в звёздное небо и силился что-то понять, и даже упал однажды в обморок от перенапряжения. Он не слышал ни шумной брани старика Нормана, ни крикливых насмешек Присциллы. Он не слышал вообще ничего, кроме того, что касалось Ремесла. Он вгрызался в него с утробным, волчьим ожесточением.

Разговаривал он только с одним существом – с Каппой. Это её вполне устраивало, ибо позволяло проводить ночи, даже летние, не в постылой продувной конуре, а во флигельке, где подстилкой ей служили обширные тёплые подштанники любезной тётушки Агаты, которые она, вероятно, по ошибке сунула ему в мешок, провожая из дому.

Прошло, наверное, полгода, прежде чем старик Норман доверил ему самостоятельную работу. То был мельхиоровый браслетик с застёжкой и блёстками цветного стекла. Когда он прочёл надпись, кою надлежало вывести, он, к немалому удивлению заказчика, расхохотался во всё горло. «Моей душечке Элинор в память о том счастливом дне» – вот что гласила надпись.

Заказчик, однако, остался вполне доволен работой. Особенно восхитила его этакая пальмовая завитушка в конце буквы R. Он цокал языком, хлопал его по плечу, повторял: «Вот Элли обрадуется-то, вот уж обрадуется!», прочувственно жал руку старику Норману, не замечая его кривой, презрительной гримасы.

– Ну что, засранец, – сказал ему старик Норман, когда наконец закрылась дверь за заказчиком, – ты, кажется, слез с горшка. Поздновато, конечно, но могло быть хуже.

Гравёр победно ухмыльнулся, ибо на более высокую оценку он и рассчитывать не смел.

За ужином старик Норман угостил его, к удивлению Присциллы, аперитивом, да так обильно, что Гравёр, никогда ранее не пробовавший спиртного, придя во флигелёк, впервые не накормил Каппу и улёгся спать поперёк топчана.

Она появилась, наверное, через год после того, как он начал работать у старика Нормана. Принесла увесистый золотой медальон с надписью « Пышечке Констанс от её усатого котика ».

– Что вам будет угодно, сударыня? – спросил он с напускным удивлением и даже раздражением, ибо ему вдруг остро и жгуче понравилась эта невысокая, плотно и рельефно сбитая женщина, старше его лет на пятнадцать, с вкрадчивой, упругой походкой и голосом, хищно и вместе с тем мягко очерченным ртом и большими, серыми, насмешливо прищуренными глазами.

– Уберёшь вот это, – она ногтем мизинца брезгливо очертила игривую надпись на медальоне. – И напиши… Ну, к примеру: « Милой дочурке в день ангела ».

Рука у неё была маленькой, розовой, почти детской, даже с крошечным следом от недавнего пореза на мизинце. Почему-то это взволновало ещё сильнее.

– Сможешь?

– Видите ли, сударыня…

– Я спрашиваю, сможешь или нет?

Она подошла ближе, настолько, что у него тотчас пересохло во рту. От неё сквознячком шёл запах популярных в ту пору кипрских духов, именуемых «Померанцевый мёд», но главное – непостижимый, сводящий с ума дух и упругое прикосновение сильной, зрелой, ухоженной женской плоти.

– Я смогу, смогу, – ответил он севшим, осипшим голосом. – Когда вам будет угодно?

– Мне было бы угодно завтра. Если не успеешь, я приду позже. Только…

– Приходите завтра! – Гравёр попытался улыбнуться, но вспомнив, что улыбка мгновенно превращает его изуродованное лицо в злую гримасу, поспешил сдёрнуть её с лица.

Констанс это заметила, негромко рассмеялась и вдруг, подойдя ближе, провела пальцем по сизому рубцу под левым глазом.

– Кто тебя так? – спросила она полушёпотом.

– Не видал, кто.

– Так бывает?

– Бывает всяко, сударыня.

Констанс снова рассмеялась и отошла к двери.

– Если мне понравится работа, мальчик, я тебе хорошо заплачу. Уж поверь…

– Но… Расплачиваться надо не со мной. А с господином Норманом.

– Ну уж нет! – Она вдруг расхохоталась, высоко запрокинув голову. – Со стариком я расплачиваться точно не стану.