Анатолий Ехалов - Поле Жильцовых. Есть ли будущее у северной деревни?

Геннадий в Междуречье дольше всех продержался, но и он затосковал по родне, собрался в дорогу, купил крохотный домишко на станции и перевез семью.

Остался один Дмитрий Сергеевич, делегат Первого Всероссийского съезда крестьян новой России, все еще не решившийся оторваться от земли…

Бабушка моя частенько вспоминала Дмитрия Сергеевича. Мне представляется он великим тружеником.

Он приходил домой с поля, когда все уже спали. Садился на порог и принимался снимать сапоги. Да так и засыпал об одном сапоге у дверей с головой на пороге. А утром его уже не было, уходил затемно в поле.

Еду ему носили ребятишки, перекусит на меже, и опять за труды.

– Это же рабство настоящее! – скажет современный молодой человек и будет неправ.

Это, прежде всего, не нужда, а радость земледельца и жажда труда, который приносит каждодневное удовлетворение, заставляла работать его от зари до зари.

Для земледельца каждый день – новые радости, новые задачи сотворения собственного гармоничного мира…

Это большинство из нас, живущих в городе, встает по будильнику в течение тридцати – сорока лет, чтобы отправиться на проходную завода или учреждения: к станку, столу или прилавку. И все эти сорок лет одно и то же: проходная, станок, стол… И тоскливое ожидание отпуска… Это ли не рабство?

Наверное, сердце его, природного пахаря и сеятеля, ликовало, когда на крестьянском съезде звучали эти божественные слова «земля и воля». Какие новые надежды и великие жизненные силы рождали они…

И вот «великий перелом» 29—31 годов…, ставший для моего рода великим исходом…

Я знаю, что прадед Дмитрий, преодолев верную сотню километров с коровой на поводу, пришел в новый дом к Марии Дмитриевне, где и провел последние дни своей жизни.

А корова та спасла в войну уже мою мать и ее братьев, когда Сергей Сергеевич Петухов сгинул в пучине войны…

Недавно я решил собрать на прародине в Междуречье своих родственников, наплодившихся из синицынского корня. При самом приблизительном подсчете их набралось около трехсот человек… Собралось – восемьдесят больших и малых, раскиданных по просторам необъятной России и уже за пределами ее, из которых все, кроме меня, впервые побывали на земле своих предков.

Радостное и одновременно грустное было событие. Но, кажется, у каждого, кто был у этого родового костра, выросли крылья. Ведь за спиной каждого уже стояла великая сила рода…

Есть со стороны старого грязовецкого тракта под Вологдой маленькая деревенька Горка. Здесь жил и вел крестьянское хозяйство, несмотря на возраст и совершенно слабое зрение, замечательный человек, в прошлом военный летчик, ставший к семидесяти годам фермером, философ, неистребимый оптимист, веривший до конца в народные силы, Константин Александрович Шохичев.

Жизнь его полна самых разнообразных событий, драм и подвигов, их хватило бы не на одну человеческую жизнь.

В последние годы его жизни я сдружился с ним. Мы частенько сидели с Шохичевым перед его камином.

– Я не скажу, что уж совсем хорошо прожил жизнь, но я себя не считаю неудачником. Знаете, я человек без молодости, детство было, юность была, а всю молодость я оставил на войне, а потом… – Он тягостно замолчал. – И все равно на сегодняшний день я могу сказать, что испытания не прошли даром. Может, я без них до 85 лет и не дожил бы.

Знаете, какая во мне энергия! Когда мы уезжали с Севера сюда в Вологду, а на Севере я очень хорошо зарабатывал, честно говоря, и жил на Севере ради длинного рубля, чего тут скрывать. Так вот, когда я уезжал в Вологду, все мои сотрудники, говорили: «Ты там обнищаешь моментально, в трубу вылетишь. У тебя, говорили, есть деньги, купи на Юге хороший дом и живи в удовольствие.»

Но мы люди вологодские, а родина милее любого рая. А что касается обнищания… Моя жена им так отвечала: " Моего Костю выкиньте на голые камни, через два часа поверните, так он с той стороны мхом уже обрастет. Мы не сможем жить плохо, где бы мы ни оказались!» И верно. Это геотропизм такой, как не бросай зерно, все равно корень вниз пойдет, а колос к солнцу.

– А что скажете насчет купеческих корней? – спросил я Шохичева.

– А вот можно ли моего деда назвать купцом? Он в старом Питере имел три трактира. Один трактир лично свой, а два других отдавал внаем землякам. Дед жил не для того, чтобы иметь много денег, у него был интерес, чтобы вокруг него крутились люди.

И когда он собрался жениться, невеста, будущая бабка моя, поставила условия: «Купи земли у помещицы 150 десятин да 100 десятин лесу, дом поставь, тогда приезжай свататься. Не верю я, говорит, в твои трактиры.» К тому же дед еще и выпить любил.