Александр Ковалев - Так бывает. Юмористическая проза

Слушая Носкова, Емельянов зажмурил глаза. «Все, завтра его выпрут из института, а может быть и меня за соучастие! Кошмар!» Носков и сам это чувствовал, но, в отличие от Емельянова, понимал, что спасение только в нападении. Он не знал, стоит ли весь его проект с подпиской Ленина такой цены, но его было уже не остановить. Он поймал кураж!

– Ваше счастье, что сейчас другие времена. Оттепель. Можете себе представить, где бы вы оказались после предложения засунуть книги Ленина под кровать, лет эдак двадцать назад! А если бы это была подписка Сталина? Вас бы искали до сих пор и безрезультатно.

Вся комиссия, как один, слушала этот монолог, не смея проронить ни слова! Не наглость Носкова удивляла их, а то, как быстро обмяк комендант!

Страх, дремавший в нем на генном уровне еще со Сталинских времен и казавшийся давно пережитым, вдруг с новой силой овладел им. Очкастый студент, сам того не ведая, в два счета вернул его из забытья и ввел коменданта в такой ступор, из которого он без посторонней помощи выйти уже не мог.

Это было похоже на запрещенный прием, который применил Носков.

Подсознательное желание коменданта раздавить этого студен-тика, как клопа, которыми кишело вверенное ему общежитие, упиралось в непреодолимое чувство опасности за свой зад, которое его не подводило никогда.

Он вдруг осязаемо почувствовал себя в шкуре Троцкого, на которого всем своим политическим весом навалился Сталин на Пленуме ЦК ВКП (б) в январе 1925 года. Чем это закончилось для Троцкого, знают все.

Члены комиссии, с блеском прошедшие тест на лояльность, еще надеялись, что вот сейчас комендант придёт в себя и рявкнет в свойственной ему манере бывшего служаки:

– Как фамилия? Как стоишь? Курс, группа? Молчать!!!

Но ничего подобного не происходило, наоборот, Носков пол-ностью овладел инициативой.

– «Старые задачи и старческая дряблость либерализма», том двадцать третий. «Не кверху нужно глядеть, а книзу», том три-надцатый. «По торной дорожке», том семнадцатый. Это все про таких как вы написано Ильичом! Перечитайте, если забыли!

К коменданту медленно начала возвращаться речь.

– Да я, … я, … я, … это! Да мы! Ты это, политику мне не шей! Я…

– Комиссия разберется! Как писал Ленин в тридцать четвертом томе в статье «За деревьями не видят леса» – вот образчик филистерской доверчивости и забвения классовой борьбы.

Комендант не понимал, о чем он говорит. Грамотешкой он не отличался с детства, потому и пошел в военные. Паек, обмунди-рование.

Давление, которым он страдал, резко подскочило. В висках стал отзываться учащенный пульс. Его изрядно качнуло.

– Да я, да я… и Ленина, и… Сталина и это… Да я, это, «Великий почин» тоже знаю! Ни одного с-с-с-убботника не пропустил! – только и смог он выдавить в свое оправдание.

– Это хорошо! Кстати, вы воевали? Нет? В тылу отсиделись, а у меня отец воевал. Ранен под Секешфехерваром.

Это было уже слишком! Последние ошметки коменданта Носков размазывал по потолку. Назад ему дороги все равно уже не было. Все как у Галича: «… ты ж советский, ты же чистый как кристалл, начал делать, так уж делай, чтоб не встал».

Емельянов, до того зажмурившийся, приоткрыл один глаз, чтобы не пропустить концовку. Развязка была близка и не сулила Носкову ничего хорошего.

Наконец речь к коменданту вернулась окончательно. Он перестал заикаться и, как только возникла микроскопическая пауза в монологе Носкова, рявкнул в свойственной ему манере:

– Ну, Клавдия Ивановна, чего стоите?! – снова бросил он фразу через плечо.

– Я тут, Петр Петрович! – вздрогнула та от неожиданности и ее и без того красная морда лица загорелась как лампочка.

– Пишите в свои бумажки: сегодня же заменить шкафы на новые, которые вчера привезли по разнарядке. Какая это комната?

– Двести седьмая!

– Выделить двести седьмой комнате три книжных шкафа с учетом поступления очередных томов пятого издания Владимира Ильича!

– Боюсь, третий не войдет.

– Тогда поменять стол на новый и выделить чайник из моего резерва. Записали?

– Да!

– А вы что, сами не видели, в каком состоянии хранится по-литическая литература? Ждали комиссии! Вам ноги переставлять надо? Может, еще хвосты заносить? Глядите у меня! Давно не конспектировали классиков! Распустились! Всех усажу рефераты писать. Прошу членов комиссии освободить помещение.

Потом ткнул пальцем в грудь Емельянову: – И тебя тоже это касается.

Спотыкаясь друг о друга, члены комиссии и Емельянов среди них ломанулись из тесной комнатки назад в коридор, как будто опасаясь, что отставших включат в списки свидетелей.