Валериу Реницэ - XXI хромосома. Роман-притча

На алкоголика я похож, пожалуй, только по утрам, когда вглядываюсь в треснутое зеркало над раковиной в уборной. Умываясь, я ощупываю своё лицо, как чужое. Но после первой чашки кофе вместе с чувством лёгкой тошноты понемногу уходит краснота лица, убывают и мешки под глазами. Если по утрам не тянет опохмелиться, ты ещё не безнадёжен… Никто пока не заподозрил во мне сильно пьющего. Кроме, конечно, моей жены… Но она теперь далеко, в Италии. Раньше как раз перед этим зеркалом Катя стригла меня, надавливая на макушку толстым лезвием «Мозера» (в Родне машинки для стрижки собак предпочитают «человеческим»). Она мягко сжимала тёплыми пальцами свободной руки мой затылок, чтобы я не ёрзал на скользкой табуретке. Теперь она стрижёт своего бледного полуживого старикашку, переданного ей по сложному контракту итальянской социальной службой.

– Как твои колобки? – дразнит меня Катя в электронных письмах, имея в виду сопляков из Футбольной школы.

Она никогда мне не врёт, и в самом начале назвала дело, за которое я взялся, «инкубатором».

– С цыплятами возиться, может, и приятно, но готовых бройлеров надлежит ещё подкормить и продать!

Для Кати социальный статус – не пустые слова, а футбол – синоним дефолта.

– Впадать в детство – нормальное явление, – настаивает она, после того как накормит ложечкой своего «Берлускони», – но ты ещё не в том возрасте.

Она перестала наставлять меня на путь истинный. Когда мы ещё были вместе, меня задевали её яростные от безысходности замечания:

– Ты уже разлагаешься от алкоголя…

Это происходило в спальне перед отключкой. Двое суток подряд я пил, упиваясь в Интернете Лигой чемпионов, а на третьи кое-как, шатаясь, добрался до кровати:

– А я вот думаю, что наоборот… всё кругом разлагается!

Она резко отвернулась, плотно закутавшись в одеяло.

С чашкой кофе в своём плетёном кресле на веранде я любуюсь по утрам скрытой в лёгком утреннем тумане вершиной Родны и повторяю про себя законы Небесной матрицы. После каждой мантры я кладу чашку на грязно-жёлтую памятную медаль с рельефом Президентского дворца – сувенир от Рыцаря. Облупившаяся краска оконных рам и паутина треснутых стёкол не мешают мне думать. Как сократить время и свести его с исполнением мечты? Реальность существует независимо от нас до тех пор, пока мы с ней согласны. Надо только ощутить незримый мир. И старый монастырь, и реставрированные разрушенные боярские дворы, и стеклянные дворцы молодого государства, и исчезнувшие камышовые крыши, и черепичная кровля Замка напротив моего дома – всё это всегда существовало и будет существовать. Забытый, запыленный или новый, не распакованный, хранящийся на небесных складах мебельный набор – вечная обстановка подлунного мира. Умершие люди и родившиеся – рядышком, рай и ад – краешком.

Про усопших, ад и рай в моей книге ни слова. Это мой вывод. Экуменическая, так сказать, ересь, которой я поделился однажды с Рыцарем.

– Ты же знаешь, – улыбнулся он, – я безбожник! Хотя эзотерика – это не совсем религия, это, по-моему, ближе к научной фантастике. Но и тут вера нужна. Ты молишься?

Я ответил не сразу, и он, хитро усмехнувшись, наклонил голову набок.

– Вся окружающая нас декорация меняется незаметно … – продолжал я отвлечённо.

Вечерело. Мы сидели на лавке у ворот Замка. Рыцарь ждал свою банку с козьим молоком. Резкий, холодный ветер дул в сторону горы, нас обдавало клубами горького дыма. Калипсо шаманила под голым рыжим абрикосом, паля сырую солому в надежде спасти будущий урожай.

– Тебя никогда не мучил вопрос о неторопливых превращениях вокруг нас? Они настолько медленны, что их невозможно заметить, не то чтобы измерить….

Я пытал этим вопросом чуть ли не всех друзей и приятелей.

– Просто мучительно медленны… Как человеку рассчитать время исполнения своей мечты?

– Ну, тут как раз всё просто, – ухмыльнулся Рыцарь. – Учёные доказали: времени нет. Или, если угодно, есть только одно, банковское время, то, что измеряет начисление процента.

Моя первая пробежка по Родне была очередной попыткой самоисцеления. Я поднялся на гору поздней осенью и собрал, ободрав руки, полкулька ягод терновника – признанного средства для понижения давления. Но с каждым подъемом мускулы стали вспоминать свою былую упругость, боль уступала место размышлениям. Я продал «Газету» примерно в то же время, когда Цыпа бросил свою дорожную службу. Даун получил место пастуха, а я начал строить новые раздевалки и забор вокруг стадиона. Домой возвращался мёртвым от усталости. Стройке не было конца, а денег становилось всё меньше.