Сергей Александров - Деревенские истории

– Что, Марфушка. Молочка заждалась? Будет тебе молочко, будет. Потерпи чуток ещё…

Очнулся я оттого, что прямо в глаза мне слепило полуденное солнце. И ветерок приятно обдувал разгоряченное со сна лицо. «Приснится же такое», – подумал я и оглянулся.

Вокруг меня простиралось Настюхино болото…

Батя рассказал мне, что, вернувшись из сосняка, подумал, что я ломанул домой – к ужину, молодой жене и первенцу…

Ночью же искать меня не стал: «Не младенец, чай, не пропадёть!».

С утра же – с двумя соседскими мужиками да с кумом – пошли меня шарить по лесу.

Батя потом на посиделках, бывало, говорил в сотый раз:

«Подошли к краю Настюхина болота, гляжу – какой-то дурень на малюсеньком островке посредь топей приплясывает, руками машет и орёт чевой-то. О, думаю, куда Ваньку мово занесло! Начали слеги рядить, да хлопы вязать из веток. Часа два мучались – да вытащили непутёвого с островка того. И как он туда попал – верно, сам Хозяин в гости приглашал..»

А о том, что я ему рассказывал – никому и словом никогда не обмолвился…

И – вот ещё что… Лет через пять после того какие-то учёные остолопы из города понаехали в барское имение – говорили, будто клад ищут. Солдатиков пригнали. Разрыли всё… А под конец решили воду с двух верховых прудов у барского дома спустить – кто-то удумал золото на дне искать. Ну, взорвали плотинки – и затопило лес вёрст на 5 кругом… Ничего не нашли. Уехали… А лес – до самой войны стоял затопленный той самой гнилой водой, по которой я с Хозяином ходил…

Мета же от двери Хозяйской долго болела – вроде б и шишка уж сошла, а синяк всё ноет и ноет. Через год только – день в день – перестал лобешник болеть. Но – мета осталась – как родимое пятно на лбу… Хозяина подарочек…

Иван Алексеевич откинул рукой прядь прозрачно-седых волос назад. Круглое пятно размером в пять копеек атласно рдело гладкой глянцевой кожей среди загорелого морщинистого, похожего на старую, растрескавшуюся кору, лба…

…Плескалось солнце в вишнёвой наливке в рюмках. Сладко жмурился кот Тимоха, и, лёжа на боку, вытягивал от удовольствия все свои четыре лапы. Где-то высоко, в кроне берёзы, под которой сидели мы с тестем, басил майский жук. По прогону колхозный пастух уводил осоловевшее от жары и сочных майских трав стадо обратно в коровник, на вечернюю дойку.

Выпив по последней и закусив остатками яишницы, мы ещё некоторое время прислушивались к собственным ощущениям… Помолчали.

– Даа, теперь до нового урожая наливки больше не видать, последнюю оприходовали, – с лёгким сожалением заметил тесть. Я согласно кивнул.

Говорить совсем не хотелось.

– А давай-ка порыбалить сходим, а? У меня и червяки в рогожке прикопаны, И овёс, вон – распаренный, второй день дожидается, – выдал вдруг ни с чего тесть, и даже ладони потёр в предвкушении удовольствия посидеть с удочкой на вечерней зорьке. – Щас как раз после стада у брода плотицы брать начнут. Ух, какие плотицы! Не секильки, а вот, – и он показал на развёрнутой ладони, какие.

– Пошли, Анатолий Иваныч, а что. Давно, чёй-то, не рыбачил, давненько я шашек в руки не брал, – подхватил я тестевскую мысль. – Тока вот переоденусь…

– Да ладно! Что там передодваться-то? Там – мостки. Я и лавочку в прошлом году там присобачил. Жива, небось, ещё!..

И мы пошли.

Тимофей, узрев, что мы выходим за калитку с удочками, мигом спохватился – и вот уже вышагивает перед нами важно, хвост трубой, оглядывается – мол, давайте, поспешайте, что плетётесь, как мышь дохлая…

Вода в Дубне уже спала после весеннего половодья, но – недавно, и подход к мосткам был достаточно скользким от остатков водорослей, ила и нанесённого мусора. Но – всё обошлось, не шлёпнулся никто.

Кот уже дожидался нас на мостках, усевшись в позе «Рекса на границе» на единственных перилах с правой стороны. «Ну, что вы копаетесь, рыбачьте уж», – читалось на его чёрно-белой физиономии…

Поплавки, отнесённые течением к небольшой заводи под старой корявой вербой и, слегка колыхаясь от волны, дремали.

– А мать его, Марфа, та была той ещё рыбачницей! Куда этому охламону до неё! – Анатолий Иваныч кивнул на Тимофея, который, устав дожидаться улова, дремал, свесив с перил лапы и хвост. —Этот даже воды боится, как чёрт ладана!

– Да все ж кошачьи бояться воды, – вступился я за кота.

– Ээ, не скажи, не скажи. Марфа, та вообще ничего и никого не боялась! Я с батей на рыбалку ходил когда, так она у него заместо подсачека была. Сидит, ждёт поклёва, глаз с поплавков не спускает. Вот как клюнет, так батя посмотрит на Марфу – и сразу говорит – крупная рыба подошла, или мелочь пузатая балуется.