Игорь Кукле - Прошедший ад войны

– Варвары! Дикари! – Кричали фашисты, уже не пытаясь отстреливаться.

Орали они так потому, что приняли винтовки за копья дикарей. Дело в том, что, винтовка Мосина, с примкнутым штыком, выше человеческого роста раза в полтора. Ополченцы не стреляли, а только кололи штыками, орали нечеловеческими голосами и рвали зубами. Вот немцы и подумали, что против них воюет племя людоедов.

Дрогнули тогда фрицы, побежали. Не выдержали у них нервы. Пробежали еще метров 200, а немцев уже и не видно. Да и темнеть стало.

– Назад! На позиции!

– Все, Матвей! Все! Возвращаемся!

А Матвей все никак не мог успокоиться. Дрожь сотрясала все тело. Зуб на зуб не попадал.

– На позиции, бегом марш! – Это уже командир роты скомандовал.

Как в бреду дошел до своего окопа Матвей. Кулем свалился вниз. Жуткая апатия. Ничего не хочется. Ни есть, ни пить. Темно. Только голоса возбужденные долетают до Матвея. Вроде как обед подвезли. Но при одном упоминании о еде, ком к горлу подкатывает.

– Матвей! Очнись, Матвей! Хорошо мы сегодня повоевали. С первым боевым крещением тебя. – Старшина протягивает Матвею алюминиевую кружку.

– На-ка вот, выпей. За удачу. За товарищей наших.

Матвей взял кружку и одним махом опрокинул в себя. И тут же его рвать начало.

– Ну что ты? Матвей! Какой продукт зря испортил. Возьми себя в руки. Ты же мужчина. Ладно, вон те, гражданские. Но с них какой спрос. А ты, хоть и музыкант, но все одно, кадровый. Ладно, отдыхай, скоро обед будет.

Когда Антон принес ему котелок с чем-то дымящимся, Матвея снова стало рвать. Один запах еды выворачивал его наизнанку. Перед глазами все время стояло обезображенное тело пулеметчика.

– Ты чего, Мотька! Ну чего ты раскис? Мы же им сегодня вон как надавали.

– Да уж. Надавали. От нашего взвода и половины не осталось.

– Да! Это точно. Жалко наших товарищей. Но ты пойми, Матвей…

– Что я должен понять? – Матвей вытер рот рукавом шинели.

– Как что? Силы-то были не равны. У них только танков было 50. А пехоты сколько! И не с винтовками они были, а с автоматами. А мы?

– Мы потеряли тут больше половины, – Матвей обреченно махнул рукой.

Он почему-то злился на Антона. Сам не понимал почему, но злился.

– Настроение у тебя, Матвей! Какое-то…

– Какое?

– Паникерское. Вот какое.

– Людей жалко. Понимаешь, Антон, жалко.

– А мне, думаешь, не жалко? Ты вспомни, как мы с тобой мечтали. Приедем на передовую. В атаку всех поднимем. И победим.

– И что? Победили?

– В данном, конкретном бою, я считаю, победили.

– Какие же мы были дураки. Боже! Какие мы наивные были.

– Не пойму я тебя, Мотька. Что ты бога поминаешь. Я лично сегодня семерых положил. Причем трех на штык наколол.

– И как. Доволен?

– Да! Да, Матвей! Доволен. И нисколько мне их не жалко. Ни когда стрелял, ни когда штыком колол. Мне, если честно, даже противно не было.

– Врешь, поди.

– Нисколечко. Представляешь. Он бежит, а я его прямо под лопатку. Раз… А он мягкий. Штык, как по маслу прошел.

Матвею снова стало нехорошо. Спазм снова сдавил горло. Антон, не обращая внимания на Матвея, все вспоминал подробности боя. Он и сам был в каком-то возбуждении. Это тоже была реакция на первый бой. На первые ужасы войны. Психика у Антона была другая. Ни хуже, ни лучше, чем у Матвея, а просто другая. Он прекратил говорить только тогда, когда увидел, что Матвей лежит, закатив глаза.

– Мотька! Мотька! Что с тобой? Ты не ранен?

У Антона не укладывалось в голове, что у Матвея случился обморок. Обморок от пережитого стресса.

Очнулся Матвей, когда почувствовал, что его раздевают. Он открыл глаза и увидел, что находится в помещении. Кругом лежали бойцы, перевязанные бинтами.

– Госпиталь, – подумал Матвей. – Я в госпитале.

– Ну, очухался.

– Где я?

– В медсанбате, где ж еще.

– Но я не ранен.

– Да вижу уже. Так, сомлел немного. Тебя твой товарищ заполошный притащил.

– Можно мне идти?

– Иди, конечно. Только сразу командиру доложись. Да постой. Погоди.

Вот тут тебе котелок оставили. Тоже друг твой. Сказал, как операцию тебе сделаем, так сразу тебе поесть надо.

– Какую операцию? – Не понял Матвей.

– Да все сделали, – пошутил санитар, – вот кушай, давай. Еще теплое, поди.

Сейчас Матвей и вправду почувствовал жуткий голод. В котелке была каша. Вкуснющая. Ложки не было, и Матвей жадно ел, загребая руками.

– Вот бы бабушка увидала! – Подумалось Матвею.

И сразу комок подкатил к горлу. Так захотелось ему увидеть своих, близких.