Игорь Кукле - Прошедший ад войны

– Минометы, конечно, у немца есть, тут спора нету. И пушки тоже наличествуют. Однако… – он поднял корявый палец вверх, – тута различать надо. У мины свой нрав. А у снаряда – свой. Мина, при подрыве, осколки веером рассыпает, по кругу. А снаряд – тот все больше вперед сеет. Вот, к примеру, бризантная граната, когда над землей рвется, осколки, тогда как град по тебе лупят.

– Товарищ старшина! А как же распознать – где что?

– Дык, это проще пареной репы. По звуку и распознаешь.

– Как это по звуку?

– А вот так. У каждого боеприпаса своя музыка. Ее ни с чем не спутаешь. Вон у музыканта спроси. Он, небось, звуки-то получше нашего различает.

Старшина показал рукой на Матвея. Все повернулись к нему. Но Матвей и не знал, что сказать, смотревшим на него солдатам.

– Ну как я им объясню, что свист снаряда из пушки звучит, как си-бемоль, или когда бомба летит, та вообще тональность постоянно меняет, – думал про себя Матвей.

Не дождавшись от него никакого ответа, прозвучал еще один вопрос:

– Товарищ старшина! А когда немец артобстрел начнет, нам в дотах прятаться надо?

– В каких еще дотах? – Старшина уставился на молодого, в круглых очках, интеллигента. А! Вот ты о чем. Так это, – он снова махнул рукой, – не дот.

– А что? Что же мы тут строим?

– Ну ка! Сейчас проверим вас. Кто мне скажет, что такое дот?

Бойцы замолчали, недоуменно поглядывая друг на друга.

– Разрешите мне, товарищ старшина.

В толпу вклинился Антон. Оглядев презрительным взглядом ополченцев, он сказал:

– Дот – это долговременная огневая точка. Сооружают их железобетонными. И форму он имеет в виде цилиндра, с плоской крышей. Делается так для того, чтобы снаряды, если и попадают в крышу, отлетали бы рикошетом. А мы здесь, – Антон еще раз обвел взглядом слушавших его внимательно ополченцев, – сооружаем дзоты. Это – дерево-земляная огневая точка.

– Молодец, Антон! – Старшина даже поднялся. – Учитесь, салаги, как военную науку человек постигает. – Молодец, Антон, – повторил старшина, – я сразу заметил. Будет из тебя толк. Доложу сегодня нашему командиру, как ты нос салагам утер.

Все это время Антон, ничуть не смущаясь, смотрел на своих товарищей. Что-то не понравилось Матвею в его взгляде. Было в нем что-то высокомерное, напускное, неестественное.

– Все! Кончай курить! За работу, бойцы! За работу!

Застучали кирки и ломы. Полетела земля. Вот уже и голов не видно из-за бруствера окопа.

– Давай, бойцы! Налегай! Опосля мне спасибо скажите! – Старшина прошел мимо окопа и вскоре скрылся за поворотом. Проверять работу других взводов ополчения тоже надо было.

Матвей сидел в окопе и грыз каменный сухарь. Несмотря на усталость, постоянно мучил голод. Он особенно ощущался на морозе. С начала войны количество еды все уменьшалось и уменьшалось. А здесь, на передовой, при общей неразберихе, поесть удавалось вообще каким-то чудом. Хорошо, что у них в роте старшина был уж очень бывалый. Он выбил у интенданта для своей роты паек на пять дней. Хотел на семь, но выбил только на пять. Не хотелось этой тыловой крысе и столько давать продовольствия. Знал он наверняка, что скоро бой начнется. А уж как на мертвых душах сэкономить – тыловик тут собаку съел. Старшина тоже, конечно же, знал об этих гешефтах, поэтому радовался и тому, что удалось раздобыть. Паек на пять дней составлял:

– Селедка, довольная крупная, в количестве трех штук. Она была не соленая, как привык видеть Матвей, а копченая. Вкусная, зараза. Если бы это было возможно, Матвей сразу мог их съесть.

Семь ржаных сухарей.

Чтоб вы поняли, много это или мало, попробую объяснить размер этих продуктов. Представьте себе буханку ржаного хлеба. Разрежьте ее поперек, а после отрежьте ломтик хлеба, толщиной в один сантиметр. Так вот, когда вы его высушите, – то и получится один стандартный сухарь. А еще выдали сахар. Но не наш рафинад, а американский – в количестве 25 штук. Почему американский? А потому, что он почти в два раза меньше русского, а количество неизменно – 25 шт. Вот, собственно говоря, и весь паек.

Как ни хотелось Матвею кушать, но старшина объяснил ему:

– Все-то не ешьте сразу. Во-первых, при ранении хуже будет, да и после есть еще больше захочется.

Учился Матвей в школе хорошо, так что сразу вычислил, что в день можно съедать не больше 0,7 селедки, сухаря чуть больше одного и сахара пять кусочков. Вот и вся недолга. Много это или мало для парней – молодых, здоровых, еще растущих организмов? Ясно было всем, что все живут впроголодь, и они тоже не исключение.