Игорь Кукле - Прошедший ад войны

Матвей был в каком-то забытьи. От монотонной работы ломило все тело. А еще было холодно. Рядом был блиндаж, и Матвей слышал, как радист все выкрикивал свой позывной. Вероятно, связи не было и он, монотонно повторял:

– Ромашка! Ромашка! Я колос! Ответьте!

С утра небо было затянуто тучами, мела поземка. Но вдруг стало светлеть и появилось солнышко. Из забытья Матвея вывело далекое, на пределе слышимости, жужжание мотора. Слух у Матвея был почище любого прибора. Гудение моторов нарастало, когда послышалась команда:

– Воздух! Всем в укрытия!

Небо, еще недавно совсем чистое и голубое, стало темным-темно. На очень большой высоте ряд за рядом летели немецкие самолеты. Их было очень много. Матвей лежал на дне окопа, на спине и смотрел, с ужасом, невольно считая колонны пролетавших над ним самолетов.

– В сторону Каширы летят.

Где-то далеко ударили орудия, и небо осветилось вспышками разрывов.

– А вот эти уже по наши души. Мать его…

Из пролетавших в вышине колонн стали отделяться и камнем падать на позиции немецкие самолеты, ряд за рядом. Юнкерсы. Они проносились над окопами на бреющем полете. Очень низко. Матвей даже увидел в одном, разворачивающемся над его окопом самолете, лицо немецкого аса. Он улыбался. Было жутко видеть улыбающееся лицо убийцы, стреляющего из своих пулеметов по беспомощным людям. Воздух был наполнен гулом пролетающих самолетов. Матвей перевернулся на живот и закрыл голову руками. Так их старшина инструктировал. Всей кожей, каждой жилкой своего организма он ощущал, как рвутся бомбы, раскидывая вокруг огромные пласты земли, вперемешку с разорванными телами бойцов. Сквозь взрывы бомб и крики раненых Матвей услышал, как передали команду:

– Огонь! По самолетам залпами огонь!

Матвей снова перевернулся на спину. Его била истерика. Хотелось кричать, бить, стрелять. Ему вдруг расхотелось оставаться безучастным свидетелем этого кошмара. Он больше не мог видеть, как эти ревущие, завывающие стервятники несут огонь и смерть в их окопы. Он потянул за ремень свою Мосинку. С трудом выдрал ее из осыпавшейся земли. Передернул затвор и сразу выстрелил в пролетавший на бреющем полете немецкий самолет. Может, он и попал в него, кто знает, но если несколько сотен выстрелов дать по самолету, может ведь и попасть тому мерзавцу на орехи. А бомбежка все не прекращалась и не прекращалась. Юнкерсы сделали один разворот над траншеями, затем второй, третий. Матвей, совершенно оглохший, все стрелял и стрелял из своей винтовки, пока не понял, что стреляет он вхолостую. Патроны-то давно кончились. Он полез в подсумок за новой обоймой, и пока ковырялся там, вдруг понял, что наступила тишина. Стояла гарь. Удушливый едкий дым окутал весь окоп. Как сквозь вату, Матвей услышал крики и стоны раненых бойцов. Когда дым немного рассеялся, он увидел останки раскуроченного блиндажа. Матвею послышался стон, доносившийся из обломков бревен. Он не вставая, на коленях, пополз к завалу. Матвей увидел ноги, торчащие из-под здоровенных бревен.

– Эй! Кто-нибудь! Помогите! – Прокричал он в сторону.

Он с большим трудом откатил одно бревно, затем еще одно. Матвей пригнулся и пролез в углубление блиндажа. Это был радист. На нем еще были наушники. Он был удивительно спокоен и смотрел на Матвея, не мигая. Но внезапно его тело слегка дернулась, и глаза, еще мгновение назад слегка мутные, стали глубокими и ясными, как небо, отражавшееся в них.

Матвей отпрянул назад, больно ударившись головой о торчавшее бревно. Ему было невероятно жалко этого незнакомого ему парня. Он почувствовал, как слезы текли по щекам.

– Приготовиться к бою! – Донеслась до него команда.

Матвей стремглав выскочил наружу. Казалось, каждый квадратный метр земли был перепахан снарядами и бомбами. С удивлением он увидел людей, откапывающих, после взрывов, свои позиции. Матвей и не думал, что после такого кромешного ада останется кто-то в живых. Оказалось, убитыми и ранеными было не более двадцати процентов. Он—то представлял, что один и спасся. Ан, нет! Заслуга в этом была старшины, который правильно организовал устройство окопов. Вспомнились ему недавние беседы старшины о предстоящем бое.

– Ведь что такое война? – Как-то спросил он у сгрудившихся возле него бойцов.

Молчат бойцы. Понимают, что бы ни сказали – все одно неверно получится.

– А война, братцы мои, – это, прежде всего, бой.

Он, как обычно, скрутив здоровенную самокрутку и, пыхнув вонючим дымом, продолжил: