Проходя мимо зеркала, Притыкин Михаил бегло взглянул на своё отражение и оторопел – там отсутствовало его лицо. Весь Притыкин отражался, а вот лицо – нет. Не веря этому, он схватился за нос, но рука провалилась куда-то внутрь. Отсутствовали ещё губы, скулы. Не веря до конца в это происшествие, он поплевал на зеркало и протер рукавом рубашки свое отражение. «А-а-а-а!» – вырвалось страшное и протяжное изнутри его тела, как из глубокой ямы. В зеркале он четко увидел голову, на ней лоб и уши, шею, а вместо лица была большая дыра. Он дико взвыл, и, испугавшись собственного звука, который исходил буквально из желудка, стал бегать по избе, круша всё, что попадалось под руки, потом придя в себя, задернул занавески на окнах, набросил крючок на дверь.
Ночь он провел тихо, боясь прикоснуться к лицу, а утром на цыпочках подкравшись к зеркалу, стал осторожно в него вглядываться – лица так же не было. Вскоре в дверь громко постучали. Притыкин молчал. С той стороны крикнули:
– Миша, это я. Открывай.
Это был Вася-утконос. А другие к нему как-то и не заходили.
– Не могу, – промычал глухо Михаил.
– От чего так? – недоумевали за дверью.
– У меня… меня… в общем, я без лица, Вася!.. – донеслось глухое.
– Да будет тебе!.. Хватит шутить! У тебя его и вчера не было… вон, как страдания нас доводят!.. Я, Вася, самогоночки выгнал – первачок – может дерябнем с устатку?
Это, казалось, был выход. Нужно действительно напиться, а там будь, что будет!.. вдруг лицо обнаружится или наоборот – весь исчезну, что даже и лучше… – подумал так Притыкин и утробно выкрикнул:
– Ты, только того… не испугайся.
Сидели за столом визави. Притыкин с наброшенным на голову грязным полотенцем, и слегка удивлённый Кабанцов.
– Ну, будя, издеваться, Миха, давай по маленькой, не придуряйся! Ежели ты действительно без лица, то, как будешь пить? Куда пойло вливать будешь?
Несчастный сдернул полотенце. Эффект был потрясающим – Кабанцов упал со стула и в бессознательном состоянии провалялся несколько минут.
– К-как же теперь без лица-то? – заикаясь, спрашивал он, немного придя в себя, и разглядывая со страхом своего друга. – Без лица, Вася, тебя никуда из деревни не выпустят. В паспорте есть лицо, а на тебе его – нет.
– Вот так и жить будем, Вася, – просипел утробно Притыкин, опрокидывая стакан с жидкостью в большую дыру на месте лица.
Выпили основательно, от души. Михаил плакал и звук несся, как из глубокого колодца, сырой и низкий, наводя ужас на Кабанцова. Тот глубоко вобрав голову в плечи, тоже тихонько подвывал.
– Тебе, Миха, на улицу точно никак нельзя. Увидют, определят куда-нибудь… Это ж как, спросют, с таким видом на люди показываешься?.. А в магазин я буду ходить, ты не переживай шибко! Главное даже за дверь не высовывайся, а я всем скажу, что ты уехал к брату на Сахалин, вот так. А там, глядишь, и лицо новое нарастёт.
Трое суток сидел безвылазно Притыкин дома, потом осмелился и стал совершать ночные прогулки: поднимет ворот полушубка, втянет туда голову по самые брови и, как медведь шатун, туда-сюда по окраине деревни, где собственно и стояла его изба. Луна полная и бледная, молча любовалась странной фигурой, освещая её жиденьким лимонным светом. Ночной мир казался странным и призрачным: закуржавевшие деревья, освещаемые этим глупым и холодным ночным светилом, казались нарисованными – нереальными. Притыкин отмечал про себя, что даже луна имеет лицо, потому как там явно читались и рот, нос, глаза… от тоски ему хотелось завыть. И он завыл долго и протяжно, как это делают волки. В деревне эту дикую мелодию дружно подхватили собаки.
Вскоре он расширил территорию своих ночных посещений. Теперь он вновь стал выходить к своему излюбленному месту, которое определил для себя неким жизненным пространством, чтобы хоть как-то наполнить смыслом своё прискорбно-ужасное состояние. Ветер был настолько слаб, что о глупом катании от берега к берегу не приходилось и помышлять и ему оставалось только бесцельно бродить по зеркально чистому льду. Меряя широкое пространство реки старыми подшитыми валенками, Притыкин вдруг увидел её…
Нет, ему не показалось… под его ногами, лицом кверху, лежала полуобнаженная женщина, полностью вмерзшая в лёд. На ней были только ажурные трусики и лифчик. Фигура и лицо были безупречны по форме (по крайней мере, так показалось Притыкину) а длинные темные волосы
утопленницы застыли в причудливых извивах вокруг шеи, рук… Носик был слегка вздернут, аккуратен, глаза были открыты и удивительно чисты, как будто нисколько не осознавали свою ужасную кончину. А чувственный полуоткрытый ротик с припухшими губками, как будто призывал к плотской страсти.
Читать дальше