– Да я и сам не знаю. Утром очухался, смотрю – лежит. Берите, у меня ещё есть!
– Н-да, Лёха, удивил, – Петя с удовольствием затянулся, но тут же начал аккуратно тушить сигарету о стену, – Тихо, тихо, слышите?
Урча почти пятилитровыми двигателями, на стоянку перед церковью один за другим въехали четыре чёрных «Лэнд Крузера», водители которых резво выскочив, несмотря на мороз, в одних костюмах, уже открывали пассажирские двери. Сытые и степенные, выходили из машин почти хозяева города – комбинаты были градообразующими предприятиями, а быть замом, и замами зама – это как Бога за руку держать. Одна за другой выбежали две маленьких нарядных девочки; степенно вышел худой мужчина, аккуратно принявший из салона пышный белый свёрток, перевязанный голубой лентой. Крупная женщина, ни на кого не глядя, сползла с переднего кресла последнего «Лэнд Крузера». Наконец, появился и Иван Павлович. Дублёнка не сходилась на нём, ремень тоже сполз ниже экватора круглого живота, и только галстук на голубой рубашке висел на редкость симметрично. Довольно улыбаясь всем своим круглым розовым лицом, поправив козырёк блестящей норковой кепочки, он махнул рукой и крикнул: «Ну, пойдёмте, пойдёмте же! Влад, захвати мой портфель». В ту же секунду из ворот храма быстрой походкой вышел Максим, и, радушно улыбаясь, кинулся навстречу Ивану Павловичу.
– Здравствуйте, дорогой отец Максим, приветствую Вас категорически! – Иван Павлович протянул обе руки Максиму. Тот крепко схватил их и энергично встряхнул.
– Всё готово, Иван Павлович, как Вы и просили, – улыбался Максим, – где же новый член Церкви Христовой?
– А вот он! Мариша! – Иван Павлович нетерпеливо махнул рукой. Его дочь, такая же розовощёкая и широколицая, выхватив белый свёрток из рук худого мужчины, кинулась к отцу. Иван Павлович взял его, покрутил в руках и вернул дочери, – Вот, его сегодня, отец Максим, и покрестим. Пройдём?
– Да-да, прошу Вас, – Максим развернулся и увидел попрошаек. Сделал ужасные глаза и показал кулак так, чтобы не увидел Иван Павлович. Но поздно. Петя уже загнусавил:
– Подайте, Христа ради, убогим и нищим, да помилует вас Господь за доброту и участие и дарует жизнь вечную!
Максим зажмурился. Но, к его удивлению, Иван Павлович широко улыбнулся и прикрикнул:
– Влад, ну где ты там? Давай портфель! День-то какой, поможем давай страдальцам!
Тем временем, гости плотным полукругом выстроились напротив попрошаек и, не скрывая любопытства, разглядывали их. Лёха же прятал лицо в воротник пальто, боялся, что Иван Павлович узнает его и припомнит историю с инвалидностью. Светка радостно протянула пол-литровый пластиковый стакан, Петя поправил ногой помятую железную миску, в которой стояла затёртая иконка.
– Лёх, давай, покажи культю, – прошептала Светка.
Лёха помотал головой и ещё глубже втянул голову в воротник.
Раздвинув плечом гостей, к Ивану Павловичу подошёл невысокий симпатичный ясноглазый водитель.
– Пожалуйста, Иван Павлович, – Влад протянул ему темный портфель, Иван Павлович, открыл его и достал из бокового кармашка несколько сотенных.
– Ну, убогие, чтоб крепко помолились за здоровье Илюшки моего, поняли? – он улыбнулся, одну сотню положил в миску, другую в Светкин стакан, а третью ткнул за пазуху Лёхе. И вдруг Лёха, совершенно неожиданно для самого себя вытянул шею, безумными глазами обвёл людей и остановился взглядом на Владе. В голове у Лёхи что-то щёлкнуло, зашумело, он откинулся к стене, раздвинул ноги, задышал громко, шумно. Застонал молодым мужским голосом.
– Ох.. Ох.. Иван Павлович.. Иван Павлович. А ваша точно не приедет? – закатив глаза, ритмично раскачивался Лёха. И сам себе же ответил, но уже баритоном:
– Тихо, Владик, тихо, она с Андреем сегодня в Липецке, к сестре поехала. До вечера точно не вернётся.
– Иван Павлович.. Иван..
– А ну-ка, замолчи! – к Лёхе подлетел Максим и встряхнул его за плечи. Ошалевшая Светка округлившимися глазами смотрела то на Лёху, то на Влада, то на Ивана Павловича. Замерла и жена Ивана Павловича. Пауза получалась убийственная. Ситуацию спас ребёнок: громкий крик из свёртка с голубой лентой как будто разбудил всех, и гости, пряча друг от друга глаза, молча пошли в церковь. На улице остались Максим и попрошайки.
– Это что такое? – бешеным сдавленным шёпотом свистел иерей, – Что за театр, слышишь, это ведь тебя Лёха зовут, да? Что за чревовещание, слышишь меня?! – Максим снова резко тряхнул Лёху. И тот вдруг вскочил.
Читать дальше