Ты меня никогда не увидишь…
Похоже, я действительно никогда его больше не увижу. Хотя, если надо будет, сам объявится.
Через три дня, и правда, объявился. На сей раз пришёл не в костюме, а в синем бархатном пуловере, принес одну розу и коньяк той же марки. Разговор всё крутился вокруг «Юноны», сравнивали постановку московского театра Ленком и наш питерский вариант. Понемногу сползли на его злоключения. Вот что он мне поведал.
В мастерской популярного художника Славы Михайлова крутили кино. Были все свои. Валера принес несколько фильмов. Кто-то настучал. Теперь всех таскают, заставляют показания подписывать. Комиссия признала фильмы порнографическими, в составе комиссии Ветрогонский, мой бывший декан.
– Может, я поговорю с ним, у нас хорошие отношения, – предлагаю я.
– Не поможет, ничего уже не поможёт, – спокойно улыбаясь, говорит Валера, – мне дадут года три. Адвокат сказал, штрафом и «условно» не отделаться, слишком много известных людей было на просмотре, все дали показания.
На мгновение Валера перестаёт улыбаться и горько припечатывает:
– К тому же я еврей. Представляешь, каково еврею, да ещё распространителю порнографии на зоне?
– Бедный ты, бедный… – обнимаю его голову, трогаю пальцами твёрдые губы.
Он сидит, закрыв глаза, и я вижу, как по его щеке стекает слеза. Потом мгновенно успокаивается и быстро-быстро проговаривает:
– Ты бы видела эти фильмы! Они, конечно, не для детей, я не спорю. Первый, «Калигула», – исторический, очень откровенный, но и время было кровавое. Второй совсем непонятно, как к порнографии отнесли. Прицепились к тому, что дело происходит в борделе. Там ни одной постельной сцены нет, в нём проститутки, как могут, борются с фашистами. Это вообще комедия!
– Когда суд? – спрашиваю, а сама прикидываю, как бы ему помочь.
– Дней через шесть-семь, если ничего не изменится. Отец мечется в поисках нового адвоката, а я уже сдался. Просто живу последнюю неделю…
Валера отворачивается и глухо произносит:
– Извини, что со своими бедами на тебя свалился. Меня жена из дома выгнала, карьеру я ей порчу: она в Апрашке товароведом, а тут я со своей судимостью…
Вообще Валерка держится отменно, видимо, по свойству своей натуры оставляет за кадром всё, что «не помогает строить коммунизм». Но временами, особенно после двух-трёх рюмочек виски, Каштан в какой-то момент ломается, горбится и, зябко поёживаясь, начинает ходить по комнате из угла в угол, приговаривая: «Нервнич-чаю я оч-чень».
– Всё, кончай мерехлюндию, остаёшься у меня, будем думать, как тебе помочь.
Конечно, в первую ночь мы ничего не придумали, во вторую тоже. А потом Каштан съездил домой, забрал свои вещички и окончательно переселился ко мне.
Не имей сто рублей… Дима Кирюнчев, врач скорой помощи, а до этого патологоанатом Военно-медицинской академии, помогал многим художникам. Сейчас Каштану нужен тайм-аут, чтобы его новый адвокат лучше подготовился к защите. Неявка в суд по причине болезни – законный повод. Но нельзя болеть чем попало. Болезнь должна быть внезапной, тяжёлой и убедительной.
Диму пришлось поуговаривать. «Он тебя сдаст, а заодно и меня, – Димкин тон не сулил ничего хорошего, – у него ведь на лбу написано „бздила“. Расколется после первой же встряски. Ты не знаешь, как они умеют трясти. А он – сплошные нервяки, интеллигент хренов. Тебе это зачем, ты мне объясни?»
В конце концов, я убеждаю Диму, что человека спасать надо, тем более, раз его предали наши же братья-художники, да ещё при таких гнусных обстоятельствах. Немного подумав, Дима предлагает устроить небольшую клиническую смерть. Он сразу же откачает, большой опыт работы в реанимации. Памятуя о его не менее убедительном опыте работы патологоанатомом, я с ним не соглашаюсь. После часа обсуждений различных вариантов приходим к следующему сценарию.
Накануне суда Каштан должен идти по Лиговскому проспекту от Невского в сторону Кузнечного переулка. На углу Кузнечного в 15.00 у него начнётся рвота, он «потеряет сознание», тем временем к нему подъедет скорая помощь и отвезёт в Боткинские бараки. Там его продержат минимум шесть дней, за это время адвокат изучит ситуацию и примет необходимые меры.
– А с какого перепуга его рвать начнёт? – беспокоюсь я.
– Дам ему пару таблеток, будет рвать как миленького, – невозмутимо объясняет Дима и добавляет: – Лучше бы понос, тогда вещественные доказательства будут при пациенте, а так придётся с тротуара рвотные массы соскребать.
Читать дальше