Общее онемение быстро проходит, и мы, теперь уже в полном составе, принимаемся праздновать моё вступление в Союз художников. Событие знаменательно тем, что снимает многие табу. Правда, я уже год как в молодёжной секции Союза, но это мало что даёт. Взрослый Союз позволяет работать в Графическом комбинате, Худфонде, получать заказы от Дирекции выставок. Появляется право на мастерскую и дополнительную жилплощадь, ну, ещё путёвки в дома творчества. Короче, при умелом давлении и хороших связях поживиться есть чем. А если просто заниматься творчеством, то никаких благ всё равно не светит.
Примерно так мы обсуждаем мои потенциальные возможности от членства в Союзе. По ходу дела я узнаю, что Оля встретилась с Петром после десятилетнего перерыва совершенно случайно, на улице. Когда-то он был Ольгиной первой любовью, потом судьба их разметала: Петр ушёл в музыку, а заодно женился, Ольга – в архитектуру и тоже вышла замуж. Гитара, которую я услышала на входе, была Петина, но он не просто играл, он демонстрировал колонки, своё последнее изобретение. Именно с этими колонками он шёл к Каштану в Ленконцерт, чтобы их там попробовать, но встреча сбила все планы – и вот они все трое у меня.
Что касается Валеры, то он работал звукорежиссёром, а в данный момент находился под следствием и обвинялся не более и не менее, как в распространении порнографии. Я первый раз в жизни видела человека, находящегося под следствием, а тем более по такому эксцентричному поводу. А уж чтобы он пришёл ко мне домой, да мы с ним пили коньяк и закусывали красной рыбой – это уж совсем из области фантастики. А ведь именно фантастику я больше всего и люблю…
Уже совсем поздно, когда стали прощаться, и Ольга с Петей, не стесняясь, целовались в глубине коридора, Валера всё с тем же серьёзным лицом и улыбающимися глазами, глядя на меня сквозь изящные очки в золочёной оправе, приблизил свои твёрдые губы к моим в ожидании ответного движения. Я загляделась на его очки, а когда сообразила, что к чему, он уже отпрянул и, слегка наклонив голову, произнёс: «Было очень приятно, ещё раз поздравляю, надеюсь увидеться».
Где-то с неделю не было никаких известий. У Ольги с Петей, похоже, наступил рецидив, её не было ни дома, ни в мастерской, а Валера, хоть и попросил у меня телефончик, но не звонил. Да и я разрывалась между литографской мастерской, издательством «Детская литература», где мы с главным художником Валерием Трауготом спорили, чья обложка лучше – его или моя, и подготовкой эскизов к поездке в Москву, в Министерство культуры, откуда мне пришло предложение сделать графический цикл на любую тему.
Да, Андрюха бы сейчас опять мне сказал: «Ну, что ты выпендриваешься, нечем тут хвастаться. Скажи спасибо, что у тебя гарантийка в комбинате, литографии твои никуда не годятся, научись сначала рисовать. С Трауготом вообще зря связалась, он в издательстве – царь и бог, а ты против него выступаешь. Какая разница, что книжка про деревенскую драму, – он всегда сказочных персонажей рисует, надо просто уступить. А с москвичами ты ещё поплачешь, как пить дать – завернут они твои эскизы „на любую тему“, зря деньги прокатаешь».
Андрюха – мой шеф, вернее, бывший, учил меня литографии. В Академии я в него была немного влюблена, особенно после болотных ирисов, которые он мне подарил, когда был у нас с Сашкой в деревне. Я даже бабочек для него ловила, он тогда их коллекционировал. А теперь, после развода, я иногда захожу к нему в мастерскую на Петроградской, и он меня слегка опекает. Что не мешает постоянно ругать, видимо, для того, чтобы я чего о себе не возомнила. У него тоже свои тараканы есть, видимо, нелегко быть сыном «того самого художника Пахомова».
Бегу на звонок, телефон общий, стоит в коридоре. Глубокий, журчащий голос узнаю сразу: «В ДК Кирова завтра в три часа генеральная репетиция „Юноны и Авось“ с „Поющими гитарами“. Вход там, где кинотеатр. Никого ни о чем не спрашивай, просто заходи и садись. Это стоит посмотреть». И вешает трубку.
Самого главного не сказал, он там будет?
Назавтра отменяю свой поход в издательство, иду в ДК. Прохожу спокойно, сажусь в первых рядах. Репетиция уже началась, но люди входят и выходят, в зале темно. Кручу головой, пытаясь его найти, но безрезультатно. К тому же происходящее на сцене так захватывает меня, что к концу спектакля я вовсе забываю про Каштана.
Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь,
Ты меня никогда не забудешь,
Читать дальше