Олег Скрынник - XXI век. Повести и рассказы

А в студенческом отряде проводников, бывало, свободно укладывались в пять минут. Правда, романтического ужина там как правило не устраивали. Да и ванна отсутствовала. А светская беседа, если и случалась, то протекала параллельно. Даже если под сигарету…

Входная дверь хлопает снова. Время пошло.

Воскресным утром никогда не бывает темно – хоть зимой, хоть летом. За это его и люблю.

Сладко потянувшись, Любовь Сергеевна встаёт, выпрастывает из подмышек просторную рубаху, которая ночью как всегда украдкой туда забилась, и идёт готовить мне кофе. По пути, однако, заходит туда, куда приличные дамы вообще никогда не заходят. Полистав там большой глянцевый номер журнала «Америка» трёхлетней давности и несколько минут порадовавшись за улыбчивых людей, раскатывающих на шикарных автомобилях по великолепным автострадам, она под звуки маленькой домашней Ниагары проходит на кухню, где колдует над песчаной баней, размышляя, пригласить меня сюда или оказать уважение, принеся кофе в постель. В конце концов любовь ко мне перебарывает, и я с благодарностью пью ароматный напиток, нежась в постели. За такое отношение ко мне я прощаю ей всё: и растрёпанность, и ненакрашенность, и даже неумытость. От этого она наглеет и вместо мытья вчерашней посуды хватается за библиотечный номер «Юности», с которым проводит время в постели до тех пор, пока чувство долга перед желудком не заставляет её что-нибудь приготовить на скорую руку и после этого всё-таки вымыть посуду, чтобы не подавать дурной пример отпрыску, ожидающемуся уже с минуты на минуту.

Отпрыск приходит с сумкой, полной пирогов, баночек с вареньем и других не менее интересных вещей, противопоставить которым мне решительно нечего.

– Привет. Как бабуля?

– Привет. Нормально. Сказала, чтобы на неделе ты обязательно зашла.

– У неё что-то важное?

Бабах-х-х!!!

Нет, когда-нибудь я убью его этой самой дверью.

На минутку открываю окно, и в комнату врывается морозный воздух вместе с воинственными криками и щёлканьем хоккейных клюшек. Интересно: если бы у меня была дочь, где бы она была сейчас? Вот тут, у стола, кроила бы распашонки для любимых машек и мишек… Щас! Носилась бы во-он с той сворой, обледенелая, как котях, изредка заскакивая домой, чтобы кое-как успеть добежать до туалета.

Затворяю окно и, жуя мамин пирожок, вспоминаю, как отец (царствие ему небесное!) прежде, чем пустить в дом, обметал меня в сенях с головы до ног чилижным веником. И как хорошо было потом, в трусиках и майке, забраться на тёплую печку и, вдыхая неповторимый запах овчины, вслушиваться во всякие потрескивания и попискивания, издаваемые натопленным домом, и неясный, но такой родной и надёжный рокот родительских голосов из соседней комнаты…

Лихорадочно хватаюсь за сигарету, но закашливаюсь, так и не успев прикурить.

– Ой ты, гости-то какие! А я-то уж думала, так до смерти и не увижу!

Мама отставляет фанерную лопату и прижимается ко мне морозной щекой.

– Что за разговоры такие: «до смерти»! Кто это тут помирать собрался?

– Да не ходишь совсем к матери. Поди, дорогу уже забыла.

Была у неё три дня назад.

– Да уж, забудешь ваши буераки! Все каблуки посшибала, пока добралась.

– Ишь ты, «ваши». Такие же, как ваши! – весело обижается она.

Вместо печки давным-давно стоит компактный газовый котёл. Но запахи тёплой овчины до сих пор бродят по дому, изредка попадая в ноздри, так что нет-нет, да и вышибает слезу.

– А чего это с лопатой? Нельзя было вчера Мишку заставить снег почистить?

Мама убирает со стола ошибочно схваченную мной отцовскую ложку и кладёт вместо неё другую.

– Нечего! У ребёнка в неделе один выходной, пусть поиграет. Да и мне полезно подвигаться.

Впитываю вкус маминых щей, который узнаешь в любое время дня и ночи, даже спросонья и с завязанными глазами. А я вот никогда не смогу сварить такие для моего обормота. Не всё передаётся по наследству. Обидно…

– И чем же он тут, у тебя, занимался?

– Да всё с Малягиными с кручи на санках катались. Уж темно было, как прибежал. А на другой день чуть свет поднялся – и опять. Не надоест ведь!

Малягины – это племянники Саши. Того самого.

– А на днях сама Людмила приходила, – продолжала мама. – Хвалилась, фотографии показывала. Саша-то у неё уже капитан какого-то там ранга. Красавец! И жену его показывала. Так себе девка, худенькая. Перевели его, и живут они теперь в Севастополе. У тёплого моря.

Она украдкой вздохнула.