Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

Тут надо сказать, что в сравнении Фила с Отелло не было совсем никакой натяжки, потому что оба они относились к одной и той же расе. Фил был приятного коричневого цвета – кофе с небольшим количеством молока.

Африканское происхождение Фила сильно огорчало Иннину маму, закоренелую коммунистку и партийного работника. Мама печально писала из далекого голода Г.: «…цвет кожи, доченька, не имеет значения. Но – чуждая нам идеология!»

Бедная счастливая мама, она не дожила до того часа, когда выяснилось, что не их идеология нам чужда, а наша – чужда не только им, но и нам самим. Если бы мама была жива, она бы обязательно умерла от недоумения.

Инниной маме также не нравилось, что у Фила, кроме чуждой нам идеологии, есть еще семья. Инне тоже не нравилось, что у Фила есть семья, но ни он, ни Инна не были виноваты в том, что Фил был на десять лет старше Инны и успел жениться еще тогда, когда Инна и не предполагала, что станет учиться в Москве и встретится с Филом.

А не встретиться они не могли, так как учились на одном курсе и в первые полгода учебы жили в одном общежитии. И даже на одном этаже. А потом Фил переехал в более комфортабельную высотку. Ему, как иностранцу, сделали исключение.

А сначала Фил, как и все нормальные студенты на первом курсе, жил в комнате на четырех однокамерников. И в этой же комнате жил Василий Косолапов, одногруппник Инны. Василий в Инну бы влюблен едва ли не с первого дня, но очень этого стеснялся, поскольку затылком едва доставал Инее до плеча. Он-то и познакомил, на свою голову, Инну с Филом, чтобы потом все пять лет тихо страдать.

***

Познакомленный с Инной Фил пригласил Инну на ночное свидание в темный холл их этажа. Холл был темный потому, что в общежитии в час ночи вырубали свет. Очевидно, чтобы студенты не переутомились учебой.

Это было очень гуманно, и в холле обыкновенно случались сразу несколько свиданий. Участники свиданий очень быстро научились уважать друг дружку и обстоятельства и делали вид, что никого кругом себя не замечают. Вернее, сначала замечали (насколько это вообще был возможно в темноте): кивали, здоровались, помахивали ручкой. А потом, увлекшись беседой или чем-нибудь еще, уже не замечали.

Фил ждал Инну на самом удобном месте – на диване. Остальное были – кресла, стулья и три подоконника. Инна с трудом разглядела Фила в темноте, потому что на нем был темный спортивный костюм, и все это вместе сливалось с диваном.

Инна нашла Фила по белкам глаз, блеску зубов, огоньку сигареты и запаху импортного табака. По этому запаху в семидесятые годы прошлого столетия можно было почти безошибочно узнать иностранца. Но это было только в начале первого курса, потому что уже в конце его многие наши курили их табак. И внешне тоже больше бывали похожи не на наших. Понятное дело: это не наши помогали нашим всем, чем могли, извлекая из этого материальную да и моральную (а как же – мир, дружба, любовь!) пользу.

Но это было потом, а пока Инна села рядом с Филом на диване и закурила импортную сигарету Фила. Инна еще не любила Фила, но он был ей симпатичен, поскольку ухаживал за ней издали уже целый месяц. А еще Инне было интересно, все ли тело у Фила одинаково коричневое или есть на нем какие-нибудь светлые пятна. Оказалось, есть – ладони.

Фил поцеловал Инну, и ей это тоже понравилось. Они немного поцеловались, а потом он сказал с легким акцентом:

– Теперь ты – моя девушка. И должна вести себя хорошо. Если вижу тебя с кем-нибудь, тебя – ненавижу, а ему – дам!

Инне понравился такой крутой подход, потому что в ее восемнадцать лет на нее никто еще так активно не посягал. И, хотя девственницей Инна уже не была, нормальных долгих отношений между мужчиной и женщиной она еще испытать не успела. Правда, пару недлинных романов (тут даже лучше сказать «повестей» или «рассказов») она к моменту встречи с Филом за спиной имела. А недлинными они были потому, что Иннины предметы, как назло, оказывались гораздо старше Инны и были, соответственно, заняты другими женщинами. Поэтому долгих отношений с Инной они не могли себе позволить, чтобы не разбивать советскую семью – ячейку общества.

А вот Фил разбить свою несоветскую ячейку не боялся, несмотря даже на то, что у его жены ежегодно рождались дети. От Фила, разумеется, и от летних каникул.

Но Фил не боялся разбить свою ячейку африканского общества вовсе не потому, что относился к Инне несерьезно. Относился он к ней как раз очень даже серьезно: называл ее своей девушкой, потом даже женой, кормил ее и поил и по средствам одевал; а она ему стирала рубашки, носки и даже, пардон, трусы, когда они стали жить в одной и той же высотке.