Оксана Д. - Путь с ветвью оливы

На моем факультете училась Элизабет – моя девушка. Мы встречались с ней уже три года (а я был уже на 4 курсе) и в наших отношениях не было недопониманий и ссор, потому что мы были очень похожи и имели почти идентичные взгляды на жизнь и отношение к окружающим нам людям: предпочитали не вмешиваться в жизнь других и сторонились тех, кто пытается сунуть нос в наши.

В один зимний день, когда крышу моего дома и всех близстоящих замело крупными хлопьями снега, она тихо зашла в мою комнату пока я спал. Было утро, семь на крупных круглых часах белого цвета, и дверь ей открыла моя мама, которая приложила палец к губам и кивнула головой в сторону лестницы, что давало понять, что я ещё сплю и нужно быть тише, но подняться ко мне безусловно можно.

Ее руки коснулись моей руки и я подхватился от резкости этого прикосновения, вырвался из сна, в котором мне хотелось остаться.

Улыбка на ее лице сияла и одновременно как бы просила прощения за такой внезапный визит.

– Дин, меня взяли волонтером в Руанду, представляешь?! Я так рада! А ты рад?

Мог ли я ответить однозначно? Конечно, нет.

Мне было известно о её намерении уехать по волонтерской программе ещё в самом начале нашего знакомства, через месяц после того, когда мы столкнулись как это бывает в молодежных романтических комедиях в длинном коридоре университета и у неё из рук выпала тетрадка, а я поднял её с мраморного пола и наши глаза -руки встретились. Это была любовь с первого взгляда.

На мой вопрос о том, с чем связано ее такое огромное желание уехать помогать темнокожим нищим в самом сердце Африки я услышал примерно такой ответ (дальше я постараюсь передать вам дословно то, что она мне тогда ответила, но не судите строго, если где-то мои слова окажутся не совсем точными).

«Знаешь, я была не из тех тепличных детей, которых лелеют их родители, которые живут ради новой приставки, которые точно знают, что их завтра с утра будут кормить хлопьями с молоком и в школу дадут сэндвич.

Все потому, что мой папа был фотографом и нам часто приходилось с семьей перебираться из одной страны в другую, потому что фотографии были великолепны и в каждой стране находился журнал, который был готов дать много или очень много денег хотя бы за один снимок.

И когда мне исполнилось 14, мы переехали в США, сюда, в Нью-Йорк. Мой папа решил наконец-то остановиться и устроить нам с мамой спокойную жизнь, за что мы ему были крайне благодарны, потому что бесконечные переезды очень сильно выматывают.

Отец часто выезжал за границу и привозил целое море материала, где прекрасные азиатки (очень похожие на нас с мамой) стояли на пешеходных переходах и стыдливо опускали глаза, будто боясь объектива фотоаппарата; где полуобнаженные бразильянки вскидывали руки вверх, а их бёдра все как одно будто бы двигались в такт музыки, которая начинала звучать в ушах при взгляде на эту казалось бы статичную фотографию.

И вот однажды, точно помню, что это была осень, и листья так сильно били в мое окно, что пришлось встать в 5 утра в воскресный день, чтобы заткнуть свои уши бирушами и попытаться продолжить смотреть свой сон, где я иду на свидание с самым красивым мальчиком школы, в мою комнату без стука залетел мой отец, который только что вернулся из очередной поездки в Африку.

Его лицо было возбужденно, на ровном лбу выступили капли пота, а глаза блестели словно Полярная звезда – я никогда не видела его таким.

– Элизабет, у меня получилась фотография всей моей жизни!

И тут же всунул мне фото огромного размера (формата А4), где на меня смотрели глаза двух чернокожих девочек. Девочки были разного возраста: одной на вид было не больше 6, ее детское личико было очень худым, кучерявые волосы обрамляли впалые щеки, но при этом ее небесного цвета глаза заставляли забыть обо всем на свете; второй было лет 15 и ее грудь была покрыта потрепанной повязкой красно-коричневого цвета, и во внешности не было ничего необычного.

Но не это мне запомнилось. Этот снимок от миллиона других похожих снимков голодающих в Африке отличало то, что эти две девочки не хотели покоряться свой судьбе, не хотели голодать и не хотели, чтобы их горе фотографировали. Глубинная злость и несогласие с тем положением вещей, где они бедные африканские дети – вот что было в этом снимке особенного. Я никогда такого не видела и больше вряд ли увижу. Мой отец был прав – эта фотография является лучшей в его карьере.

И с тех пор у меня к живущим в нищете людям Африки особое отношение. Они нуждаются во мне и я должна им помочь. Вот тогда я и решила, что хочу поехать по волонтерской программе и помогать им всем, чем смогу.»