Выйдя на своей остановке (от школы еще нужно было ехать около сорока минут, в течении которых мой мозг находился в состоянии галлюцинации и отключки, представляя себе уютную кровать и маленького размера черную подушку), я заглянула в маленький магазинчик, чтобы купить себе кефир. Знаете, в наш XXI век удивительно среди развивающего мегаполиса в центре Европы (пусть только географического центра), где обилие новых и не очень гипермаркетов и супермаркетов перевалило за отметку в 50, найти кусочек из той страны, которую удачно развалили в декабре 1991 года краснознаменщики и их гребаная бюрократия и отсутствие продуктов на прилавках.
Несмотря на то что в этом магазине были продукты, антураж в нем остался чисто совковым: пол в ламинате, к которому прилипли жевачки еще лет 15 назад, если судить по тому цвету, которого они были (нас еще в школе заставляли во время дежурства их отдирать канцелярским ножом, и уже тогда меня посетила мысль, что детский и рабский труд могут прекрасно сочетаться, а взрослым за это еще ничего не будет); неаккуратные полки с товарами, которые выставлены чисто по-советски (мне сложно объяснить как именно, но вы, если хоть раз в жизни видели такое, точно меня поймете); и вишенкой на торте красного с серпом цвета являются продавщицы в синих передниках. О, если вы видели таких, то вам никогда не забыть такое зрелище. В движении рук, неповоротливости, жесткости взгляда и тоне, будто она королева, а вы плебей, и вы сказали ей всего лишь «добрый день, мэм», а не трехэтажное, такое привычное для японцев, и совсем непонятное для русского человека вежливое обращение и, вот, она снизошла до вас, простила вас за эту оплошность, дала вам право говорить с ней дальше, а она, так и быть, может и поможет вам, отрезав от докторской колбасы кусок граммов 350—400 (обязательно с перевесом в грамм 100—150 со словами «брать будете?»).
Купив кефир и пачку пельменей, я засеменила в сторону своего дома.
Около подъезда, на замерзшей лавке, сидели две бабушки, которым в этот зимний вечер не сиделось дома. Сегодня на повестке дня были новые истории, как из 107 квартиры Маринку побили, а Вася ушел от Людки из 135.
Быстро кивнув головой, я открыла дверь, приложив чип, и поспешила к лифту. Жила я на втором этаже, но сегодня не тот день, когда стоит геройствовать, подумалось мне.
Ключи завалились в дырку левого кармана, поэтому пришлось пару минут пошарить своими не такими уж и тонкими пальцами в этой самой дырке и все же найти их.
Я зашла. В квартире было темно, но на кухне горел свет. Значит, она дома. Мне не хотелось идти туда, так что скинув обувь, я направилась прямиком в зал, который находился в другой стороне от кухни. Дойдя до зала, не стала включать свет и просто плюхнулась в верхней одежде на диван и достала из ушей наушники, которые все это время по дороге от школы до дома играли что-то из американского рока 70-ых годов прошлого века.
Хм, какой-то шум и возня на кухне. И два голоса. Два голоса. Я удивилась и одновременно напряглась – она никогда никого к себе не приводила, потому что с первого дня посчитала нужным уведомить меня о том, что у нее нету друзей и ей никто не нужен кроме любимого человека. Даже родители. Вот так категорично и бескомпромиссно.
Стараясь не создавать шума, мои ноги понесли меня к закрытым дверям (очевидно, что они были закрыты, иначе бы она и еще один человек услышали звук ключа в замочной скважине, звук открывающейся двери и мои шаги).
Дверь на кухню зеркальная – со стороны прихожей видно все, что происходит в кухне, но зато изнутри вы видите только зеркало (как бы помогает меньше есть, думали мы, когда эту самую дверь заказывали в счет аренды за квартиру).
Я открыла глаза (все это время они были закрыты, а мое сердце слишком громко стучало).
Она. И рядом с ней стоял он. Черт. Этот ублюдок стоял у нас на кухне. В трусах.
Рука уверенно толкнула дверь и вот, я уже стою на пороге, а она и он.. Они даже не шелохнулись.
– И что это за херня? – я кричала, я была очень зла, во мне сто чертей взбунтовались.– Что этот хер делает у нас в квартире? Да еще и в трусах? Переживает расставание с Розой? Или тебя трахает?
– Ты и в правду такая глупая? Кристина говорила мне, что ты бываешь на удивление доверчивой и недальновидной, но я не думал, что под этим она подразумевает способность не замечать очевидных вещей и какую-то детскую наивность, – Дима ухмыльнулся и погладил рукой свой подкаченный пресс.
Она молчала. Кристина молчала и улыбалась.
Читать дальше