Екатерина Симонова - Сад со льдом

Стихи Екатерины Симоновой всегда были как сад – причудливый, избыточный, барочный, в саду была собственная гармония – и ирония.

Возделывали этот воображаемый чувственный сад исключительно женщины. Сад менялся, в нём появлялись заросшие уголки, неубранные листья, пустоты, сломанные ветки – не в ущерб красоте.

Появилась беззащитность перед стихиями. Глубина.

В поэзии Екатерины Симоновой – с годами – внятный и мощный лирический импульс, дающий жизнь стихам, не тускнеет, не затушёвывается, как это бывает, «бытовухой» либо рацио, осмыслением без чувства. Дар, лирический по природе, себе не изменяет. Но реализуется он всё более виртуозными – хотя по-прежнему «воздушными» – путями: расширяется поле зрения (и не только в пространстве, но и во времени); всё острее и слух, и вкус к слову, к звучанию; всё больше тем и вариантов воплощения. Стихи живут сами собой, как бы чернила с течением времени не высыхают. И это, по-моему, главное.

Благодарим Екатерину Симонову за то чудесное отрицание тоталитаризма вербальной реальности и пристальное всматривание в тени вещей, про которые Тютчев сказал, что человеческая жизнь «не дым, а тень, бегущая от дыма». В результате такого недоверия и такого всматривания много чего может появиться на свет – фрагмент реальности, например. Немногие поэты могут этим похвастаться. Луну в воде можно попытаться принять за реальность, а можно, шагнув на неё, уйти в действительную реальность по примеру Ли Бо.

…Твой опыт – не мой опыт, поскольку и время опыта меняется. Я люблю тебя. Я съела твоё яйцо. Снег в Петербурге. Я умру, но ты мне так и будешь сниться. Не мучай меня так долго. Я знаю, что ничего не могу сделать, просто вообще ничего, всё бессильно, пока жива. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Повторение.

…Есть люди, несущие в себе – передающие через себя – несчастье. Это не значит, что они так или иначе открыто несчастны: неизлечимо больны, откровенно уродливы, с детства отягощены багажом трагедии, которую пережили, будучи неспособны её себе объяснить. Напротив, это, как правило, обаятельные, умные, одарённые и успешные, по внешним меркам, люди. Их ядро, бессознательное, природное – усилитель присущего изначально в той или иной степени каждому страха собственного бессилия, которое так велико в них, что не может удерживаться в пределах одной жизни. Именно этот живущий в них, как противоположность дару, усилитель первородного ужаса объясняет их тягу к людям, несущим в себе гармонию. Насколько сильна гармония мира в выбранном ими её носителе? Выдержит ли, сотворит ли, с болью и кровью, себе прививку? Гармония потому и гармония, что едина во всём мире, и если кто-то, ей озарённый так же изначально, как и подверженный ужасу собственного бессилия, забудет об этом единстве, оно обязательно вспомнит об этом первым.

…С одной стороны, мне нужно уйти отсюда, и это – дом-кресло, диван-плато, плед с павлином, балкон и единственное на перекрёстке дерево под ним, пять высохших роз, похожих на крупные опрокинутые маки, ленты старых перламутровых обоев, как отвороты воротника, с треском всё глубже раскрывающие холодное горло стены, картина учителя композиции, найденная в кладовке – всё это сейчас пустеет, давая выдуть нажитую душу.

С другой стороны, опомнясь, я говорю: – Боже, я поняла, что за озеро— искрящееся, спокойное, чистое до умопомрачительной глубины дна – было явлено мне навстречу. Уже бесконечно счастливое – ощущением себя неостановимой, незамерзающей частью стынущего мира, не знающее надежды быть узнанным любым человеком. Но я сама, рыдая, теряя от боли и страха память об устремлённой ко мне любви, молю о спасении – сохранении – длящегося дыхания. Не отыми от меня возможность снова и снова вспыхивать сиянием нашей близости.

…Успокоилась. Поняла: пребывать в красоте постоянно не получается не потому, что недостаточно воли или денег, а потому что лето кончается всё равно.

…В балконном ящике с лебедой распустился цветок, небольшой, терракотовый, сердцевинка жёлтенькая, яркая. Форма лепестка – как след лапки утёнка. Я хочу сказать, что простить тому, кого любишь, его невымышленность, это как выплакать все глаза, сносить сто сапог, испить мёртвой воды, очнуться от брызг живой. Со стыдом вспоминать о муках – о радости вымысла без стыда.