С опытом приходит лишь остаток лет,
осколок дня,
но и это – не ответ на общий
гул вопросов, шелест крыл.
…Человек смолкает, разрастаясь рощей
сверстников, чьи имена забыл.
страшно жить на свете
а во тьме легко
ночь при сигарете
пуля в молоко
на пустой планете
в гостевой избе
ночь при сигарете
(спичек при себе
«Отломи от сердца, отлучи…»
Отломи от сердца, отлучи
жар медвежий, свет берестяной:
это – хадж без лампы и свечи,
это – полумесяц за спиной
(северный по холке ветерок,
обернёшься – вцепится в кадык)
стряхивает звёзды на порог.
– Заходи-погрейся, Белый клык.
1
опера аэропорта
неба звенит аорта
пьёт из неё трава золотую влагу
сетка дождя нанесённая на бумагу
осенью полустёрта
а зимой к балюстрадам тех рощиц голых
глубоко упав горизонт уснёт
словно в пыльном стекле папиросный всполох
переломится самолёт
2
сон самолёт без воздуха
сорок три седока
роза любого возраста
солона и сладка
свет
лепестками выверни
был
поморгал
померк
иней любого имени
падает вверх
«Либо запреты сближают, либо…»
Либо запреты сближают, либо
граница так и не стала строже.
…Хочет ли что-то сказать книга,
раскрываясь всегда на одной и той же,
обходящейся без примет,
возжигаемой из озноба,
странице,
две рыбы
знающие друг друга так давно
что вода между ними и есть вино
в общем кто кого перепьёт
сквозь нарастающий гул
намерзающий лёд
смотрят будто в запасе у них века
но не друг на друга
а на рыбака
в золотом многобожии
другом пятикнижии
как ты думаешь
можно ли
выбрать главу
где бы мы выжили
наяву?
Стекает за фрамугу
бесшумная вода.
У снящихся друг другу
нет выбора – куда
вернуться из полёта,
очнуться в череде,
свести ещё кого-то
с ума – к большой воде…
«…Лги мне, Офелия, это – бальзам…»
…лги мне, Офелия, это – бальзам,
лезвия эти повсюду
вырастут лесом, но знаю ли сам –
гадом ли, Гамлетом буду?
В женских и смертных тебя обвиню,
солнце укутаю в тени,
Голову к лону когда наклоню –
сердце уткнётся в колени…
«Кто говорит, что жизнь недорога…»
Кто говорит, что жизнь недорога,
и нет ей повода за поворотом?
Вишнёвый сад –
огромные рога Оленя фон Мюнхгаузена –
вот он,
где розовато-бронзовый хрусталь
окутан молоком,
и лишь подошвам
не «здравствуй» чудится, а – «зарастай
звериным прошлым…»
По себе ни глотка
горечи не оставь:
Eсли печаль – река,
две половины вплавь
солнечные лови,
как из окна ключи.
…Жизнь для одной любви.
Дом для одной свечи.
по-царски на краю
это в раю
по-детски на виду
это в аду
глаза прикрою и перекрою
чтобы наедине а не в ряду
сухое пламя обняла вода
по-русски credo
это никогда
«Черёмухи ли чёрным сахаром…»
Черёмухи ли чёрным сахаром,
певец полуночный, ты жив? –
Во мраке, молниями вспаханном,
то потерявшись (так решив),
то матовой кивнув подпалиной
на сполох косвенный и треск –
свисти,
срывайся,
но – выстраивай
свой арабеск.
В кипящем зное рафинадом холода –
ледышки ландыша перевезём:
семь позвонков – фарфоровая хорда,
семь позолот, сошедших в чернозём…
«Слово за слово полдела…»
слово за слово полдела
солнце прутья по оградам
осветило
полетела
тень твоя с моею рядом
вся на радостях и ласках
в пене клеверного ситца
курам на смех
богом наспех
поцелованная птица
Читать дальше