Вадим Верник - Горлица

«О, Господи! Как сохранить лицо?» – крутилось у меня в голове.

– Да, так, ничего. На карьер с пацанами собираемся искупаться, – сказал, и у меня пересохло в горле.

– А можно с вами?

– Да, пожалуйста! А плавать ты умеешь?

– Умею. Я сейчас, быстро переоденусь и вернусь, – давая нам обоим передышку, она побежала домой.

Я потерял покой. Больше не мог ни о чём думать. Только о ней.

* * *

Нас было четверо: три мальчика и одна девочка. Мы были ровесниками и шли купаться на карьер. В то время, как они непринуждённо о чём-то болтали и веселились, я напряжённо думал и следил за ней. Между ними установилась какая-то лёгкая невидимая связь: они шутили – она смеялась. Чёрт! Я тоже так хочу! Но лёгкость бытия покинула меня. Я был влюблён, а это такая мука! Шутки мои невпопад, вид мой нелеп, я раздражаюсь, мне жалко себя, жесты меня выдают…

Пока мы купались и загорали, вся наша мальчишеская отара окончательно успела налюбоваться и прицениться к её красоте. Я большей частью сидел в воде и остужал нижние чакры, чтобы не выдать своих тайных желаний. Друзья же мои, воспользовавшись моей уязвимостью, стали шутить надо мной. Своих намерений они не скрывали, их плавки разбухли, как алые паруса на ветру. Испытание дружбы наступило внезапно. Слово за слово, и началась драка. Двое против одного.

Я бился, как отважный лев. Она кричала и просила всех прекратить. Но не тут-то было! Это был бой – куча-мала! Мы валялись в песке, грязные, потные и окровавленные. Я проиграл бой, но не отступил, поэтому выиграл битву! Мои друзья, пнув по последнему разу меня, лежащего на песке, забрали свои вещи и, поминая меня последними словами, ушли восвояси. Я лежал ничком прямо возле воды. Кровь, сопли и скупые мальчишеские слёзы, смешавшись, текли из меня на мокрый песок, а потом всё дальше и дальше в мутные воды карьера. Надо мной, склонившись, горько плакала моя милая девочка. Обтирала мокрым платком мои раны и сквозь слёзы повторяла только одно: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!»

* * *

За годы нашей разлуки на дальних болотах прошла мелиорация, их превратили в луга. Там же стояли стога с сеном. Мы брели в сторону дальних болот. Я не мог показаться дома с таким лицом, хромой и побитый, а она меня не бросала. Нас ждал однозначный приговор – домой, к родителям… Соврать не получалось, всё было шито белыми нитками, и мы это понимали. Мои друзья уже разнесли по посёлку весть. До наших бабушек это дойдет к вечеру, и они выдвинутся на поиски в сторону карьера. На свой страх и риск мы решили заночевать в стогу сена.

Вечерело. Мы недолго раздумывали, тем более, что помогли кабаны, – их семейство выскочило из леса и побежало в нашу сторону. Быстро перемахнув через забор из колючей проволоки, мы спрятались в стоге сена.

Темнота наступила скоро, на августовском небе засияли миллионы мерцающих звёзд далёких галактик. Мы долго-долго говорили обо всём, а потом долго молчали. Сладко пахло сеном, душистым клевером и сухими цветами. Мы слушали тишину, наполненную стуком наших сердец. И опять говорили, вспоминали прошлое и смеялись надо всем. Мы берегли друг друга. Прижавшись к её щеке, я коснулся её губ, она ответила взаимной нежностью. Мы долго целовались, пока не уснули в объятиях друг друга…

На рассвете резким движением руки её дедушка вырвал меня из нашего укромного местечка. Нас обложили всякие бабушки, и шум стоял страшный:

– Ах, что проказники, учудили! Опять взялись за старое! И кто же вас надоумил? Все за вас переживают, думают, что же с вами случилось! Всю ночь ищем с собаками. А они, видишь ли, голубками здесь примостились!

– Что ты наделала! – кричала на мою девочку её бабушка.

– Ничего! – отвечала та резко.

– Сальма, – позвала её бабушка свою золовку, – отвези её к доктору, пусть проверит.

Тем временем её дедушка оттащил меня к соседнему стогу и заставил снять штаны.

– Что это такое? – ткнул он мне пальцем в причинное место.

– Ничего! – отвечал я.

– Как, ничего? Почему мокрое и белое? – хмурился он.

– Это клей, – сказал я. Больше мне нечего было ответить. Я опустил голову и молчал.

Дедушка громко расхохотался и, рухнув на стог сена, прокричал Сальме вслед:

– Не надо её никуда везти. Всё в порядке. У него поллюция.

Что это такое, я ещё не знал, но, похоже, оно нас спасло. Нас не отправили по домам к родителям, но и видеться не давали. Лето быстро закончилось. Мы разъехались.

В следующем году умерла моя бабушка, и я больше не мог приезжать на каникулы. Но свою девочку я помнил и видел ещё два раза – через три года и, в последний раз, – через шесть лет.