Эрик Зелински - Голос. Эрик Курмангалиев. По страницам жизни «казахского Фаринелли»

Эрик (второй справа) с отцом, матерью и младшим братом

Кто знает, кем бы стал в будущем этот красивый юноша с бездонными глазами цвета черного агата, если бы в двенадцать лет не случилось его чудесной встречи с новым миром. Волшебным миром оперного пения.

Здесь, на земле, все подобные встречи кажутся случайными – всего лишь обыкновенное стечение обстоятельств, когда кто-то оказывается, или что-то происходит в нужное время в нужном месте. Хотя на деле, здесь имеет место быть высшая, Божественная режиссура, планирующая нашу жизнь и вмешивающаяся в нее, когда наступает подходящее время. В те годы по телевизору часто передавали концерты классической музыки, и однажды Эрик услышал арию Руджеро из оперы Г. Ф. Генделя «Альцина» в исполнении Софьи Преображенской. Это было как удар молнии, как момент Божественного откровения, когда внезапно приходит понимание: вот она, моя истинная любовь и истинное предназначение! И все, чем жил раньше, отходит на второй план, уступая дорогу этому новому всеобъемлющему чувству.

Эрик «загорелся» новым увлечением. Уговорил родителей купить магнитофон (помните, были в советское время такие неуклюжие бобинные чудовища?), записывал выступления Ренаты Тебальди, Марии Каллас, Федоры Барбьери, заучивал арии наизусть и пел, пел сутками напролет, забывая обо всем. Это была всепоглощающая страсть, до безумия, почти до одержимости. Казалось бы, каким образом мальчик из семьи, где никто никогда не интересовался классической музыкой, в возрасте, когда обычно интересуются совсем другими вещами, вдруг мог настолько проникнуться сложным искусством оперы? Когда Эрика впоследствии спрашивали об этом, он отвечал: «Это что-то сродни любви. А что значит полюбить? Любовь всегда неожиданна и спонтанна, она возникает сама по себе, изнутри, ее нельзя взять и вытащить откуда-то». Музыка, опера стала его любовью с первого взгляда – на всю жизнь.

Эта страстная любовь, как, наверное, и любая другая любовь, не могла не подвергнуться испытаниям. Отец Эрика был против увлечения сына: дескать, артист – профессия, недостойная настоящего мужчины, надо серьезным делом заниматься, а не семью позорить. Упрямый Эрик не сдавал позиции, частенько бывал бит – и все равно продолжал мечтать о сцене, о том счастливом дне, когда он сможет уехать учиться. А пока что – получал сценический опыт в самодеятельном драмкружке, был звездой школьных концертов, где пел и танцевал (у него была удивительная природная пластика и талант танцора, пожалуй, не меньше певческого).

Окончив школу, Эрик поехал в столицу республики, Алма-Ату, поступать в консерваторию. Только тут он впервые осознал, насколько отличается от других талантливых юношей. В норме, мальчишеские сопрано и альты в подростковом возрасте мутируют во взрослые мужские голоса (тенора, баритоны или басы). Но у Эрика, по какой-то одному Богу известной причине, мутации голоса не случилось. Он так и остался «вечным отроком». Во времена расцвета барочной музыки, чтобы сохранить высоту голоса, мальчиков подвергали жестокой процедуре кастрации. Эрику же подобный голос был дан от природы.

На вступительном экзамене на подготовительное отделение консерватории Курмангалиев исполнил арию Орлеанской Девы из одноименной оперы Чайковского, вызвав восторг и… недоумение. Его приняли, но что с ним делать, как развивать этот уникальный дар, в конце концов, как квалифицировать его ни на что не похожий голос – не знали. Многих профессионалов, привыкших к жесткому делению голосов по половому признаку, к стандартным тенорам, баритонам, басам у мужчин, сопрано, меццо-сопрано и контральто у женщин, «отпугивала» специфика его голоса. Своим появлением, самим своим наличием Эрик разрушал все сложившиеся стереотипы. В конце концов, его голос квалифицировали как контртенор (как оказалось впоследствии – ошибочно: ведь у любого контртенора есть свой «мужской» регистр – чаще всего баритон, и говорят они обычными мужскими голосами, а их верхний регистр – очень хорошо разработанный фальцет; Эрик же обладал единственными в своем роде мужским альтом). Но как с ним работать, не знали: школы подготовки контртеноров в СССР не существовало (как не существовало и многих других, гораздо более насущных вещей и понятий). Его пытались переламывать, переучивать, к нему отвратительно относились и сокурсники, и многие педагоги, иные откровенно насмехались над его своеобразным тембром голоса. Все это не помешало Эрику за год успешно пройти четырехлетний курс музыкального училища и получить среднее специальное образование (без которого в те годы в высшие учебные заведения не брали). Но учебу в Алма-Атинской консерватории он продолжать не стал. Было ясно, что здесь ему не дадут развить талант в полной мере, а то и загубят уникальный голос, пытаясь вогнать его в тесные привычные рамки.