Ольга Онищенко - Жизнь прожить – не поле перейти…

Васек уже был прямо-таки взрослый парень. Стоял у станка наравне со всеми. Мечтал о фронте. Боялся, что война закончится, а он не убьет ни одного фрица. Мане было уже двенадцать. Школа не работала, а Мане не сиделось на месте. Днем он была на работе, шила рукавицы, открыли такой цех у мамы на фабрике. Ночью, после работы, с Васьком дежурила на крыше, когда хватало сил не заснуть. Но чувство долга и ответственности у них хватило бы на нескольких человек, поэтому приходилось тяжело.

В квартире пустовало три комнаты, было холодно, и очень голодно. По карточкам без проблем можно было купить только хлеб. Но он такой тяжёлый был, что его было маловато даже на рабочие карточки. Остальные продукты надо было раздобыть, хоть и по карточкам. Сначала найти, где продают, потом отстоять очередь, и если успеешь до работы – купить, а нет, уходил с пустыми сумками. А если бомбежка, то вообще неписаное правило было: убежал в бомбоубежище, очередь потерял, занимайте заново. А на рынке продукты стояли несметных денег. Керосин выдавали, но его хватало меньше чем на полмесяца.

В тот день Маня шла уставшая с работы. Не то чтоб работа была трудная, но шить… Это было не её. Нудно, болели пальцы, наколотые иголками, и очень хотелось есть. Всё время хотелось есть. Она и пошла работать, потому что ей давали рабочую карточку. Жили впроголодь. На улице уже было холодно, в воздухе летали черные кусочки пепла. Это уже несколько дней сжигали в Москве документы. На улицах стояли противотанковые ежи. Все изменилось. Как – же все изменилось…

Маня вошла в квартиру, в тёмном коридоре ничего не было видно, не было света теперь часто, «хоть глаз выколи», как говорит бабуля. Маня сильно устала, а у них с Васьком были планы сходить на площадь Свердлова. Там поставили подбитый фашистский самолет, и люди толпой ходили на него поглазеть. А они с Васьком уже несколько раз собирались, и никак не получалось. То Васек на работе задержится, то Маня проспит. А ночью у них дежурство на крыше. Поэтому первое и лучшее было прыгнуть в кровать, укрыться всем, что есть в доме, взять сухарик и вместе с ним заснуть. Вот это было блаженство. Ещё бы было тепло. Но, Маня уже привыкла и так. Дома никого не было, она сделала так, как мечтала… И только глаза затяжелели, как во входную дверь громко постучали. Кто это? У наших у всех ключи. У Мани немного забилось сердце в горле. «Странно, чего я испугалась, наверное, потому что со сна». Стук в дверь повторился. И путаясь в одеяле, чуть не упала, Маня побежала к двери.

– Кто там? – спросила она.

– Маня, открывай!

Голос за дверью был незнакомый, но откуда он знал её имя? Значит, и я его знаю?

Открыв дверь, Маня увидела улыбающегося офицера.

– Ну, привет Манечка, угадал? Ты ж Маня? Дочка Ирины. Соседка дяди Пети?

– Да-а, – медленно и тугодумно сказала Маня, – а откуда вы меня знаете?

– Оооо, Манечка, я многое знаю. Друг я. Дяди Пети. Петра так сказать Петровича. Не помнишь? Ну, маленькая ты была. Это понятно. Может, пустишь?

Он шагнул в коридор, поставил чемоданчик, снял фуражку и, разглядывая тёмный коридор, изучал местность, приглаживая свой чуб на лоб.

– Чего на пороге-то стоять. Пётр на работе, я знаю. Мы с ним это дело обсудили, поживу пока в его комнате. С его, так сказать величайшего разрешеньица, – усмехнулся в усы, расправил в разные стороны и протянул руку, – Григорий Иванович. Можно дядя Гриша.

– Мааняя, – протяжно пролепетала Маня. И тоже протянула руку.

– Ну, что, Маня, шоколад любишь?

– Шоколаааад?

– Да, да Маня, шоколад. Че спала, что ли? На вот, угощайся… – и протянул ей большую плитку настоящего шоколада.

Маня прижала плитку к носу и затянулась внутрь себя шоколадный аромат. У неё закружилась голова с непривычки. Прислонилась к стене и застыла в этом удовольствии, вспомнилось, как на новый год мама всегда приносила шоколад. Им на фабрике делали такой подарок.

Дядя Гриша, не стесняясь, шёл хозяйской походкой по коридору, пытаясь зайти хоть в какую-то дверь.

– Ой, Мань, чего – то запамятовал. Петро, где живёт – то, что-то не помню комнату?

– А вы её прошли.

– А че, закрыто – то?

– А ключи есть у меня, от всех комнат, мы закрываем, знаете, воры… Да и теплее так. Меньше сквозит..

Маня отломила кусочек шоколада, засунула за щеку, и пришепетывая объясняла новому жильцу про тепло, про свет, про жизнь в их квартире…

Уже спустя полчаса Григорий Иванович копошился в комнате, что-то «грюкало, стукало» как говорила бабуля и резко затих. Маня подумала, что заснул. Ей уже не спалось, она послонялась по квартире. Сварила картошку в мундире, поела. Пошла на кухню мыть посуду, увидела, что дверь в комнату к дяде Пете приоткрыта, и по привычке заглянула. В комнате никого не было. «Странно», – подумала девочка, – А где жилец новый?». Кровать была застелена очень аккуратно. Как всегда. Получается, никто на ней не спал. Маня простояла посреди комнаты, ничего не понимая, холодок страха пробежал по ногам и рукам. Она боялась шевелиться. Ей казалось, что кто-то за ней наблюдает, а заглянуть под кровать или в шкаф ей было боязно. Вещей жильца не было. Исчез и его чемоданчик. Как и его хозяин. Как будто никого и не было. Может ей приснилось все? Но, шоколад…? Он же был. Она его нюхала, и даже ела. Не приснилось же это. Во всей квартире стояла мертвая тишина, и темнота. Только свет луны пробивался сквозь заклеенные окна.