– Ок. – пропел он, словно сделал красивый вираж на коньках. Он всегда так «ОК» произносил. И до, и после. – У меня есть шёрний и зелёни. Какой тшай ти пиоти?
– «Какой ччччай тыыы пьёёёшь»
– Да, какой чай ти пиош? Что ты спрОсил, я не понял..
– Черный, пожалуйста. Я спросИлаааа, – повторила я медленно и с интонацией, – читал_ли_ты_уже_эту_книгу?
– А, да… Читал. Хочешь ты взять штобы… читать… тоше?
– В другой раз.
– Ти любИшь Уохл?
– Лююююбишь.
– Люююбишь ты Уохл?
– Уорхола.
– Ок, Уохла. Любишь ты это?
– «Это» – да, а Уорхола не особо… – в свете вышепредложенного я чертовски осмелела.
– Я не понял тебя, – он потер переносицу. – Что ты.. хотил сказать? Уохл не должн я называть «это»?
– Ты предложил мне чай.
– Да, – оживился он, – карашё! Ты будешь ждать две минути? Не вопрос?
Его зовут Маартен. Он студент. Будущий журналист. Точнее, уже неплохой журналист, а дальше будет просто великий. Упорно и с неизменной старательностью он идет к своей цели. Его специализация – культура, искусство. Отучился в Амстердаме, на факультете журналистики. Проходит стажировку на журфаке МГУ. Мы познакомились на вечеринке в честь Дня Королевы (есть у голландцев такой праздник) в одном московском клубе. Моя коллега, точнее начальница, Л.Л. попросила уделить время его голландскому другу, подтянуть его навыки русского в обмен на подтягивание моих, голландских. Я учу голландский. Уже два года. Низачем, ради фана. Начальница Л. Л. предложила практиковать язык втроем. Как будто мы бы без нее не обошлись. Просто ее голландский беден и неуклюж до полного невладения, а русский не блещет ни красотой, ни многообразием. Маартену с ней неинтересно. А потом Л.Л. укатила в командировку. Так наша первая встреча языковой адаптации прошла без нее. Вторая тоже – и мы стали входить во вкус. Я – точно. Л.Л. не вписывалась в мою картину этой новой дружбы. Всё-таки вдвоем с Маартеном нам было легко. Как было бы втроем – бог его знает.
Я не буду писать банальностей – «мне нравились наши уроки русско-голландского». Но вечерами дома я не могла вспомнить, на каком именно языке мы проболтали несколько часов. И возвращалась всегда за полночь, едва успевая на последний поезд в метро. Я засыпала, а в голове звучал его голос, произнося отдельные слова и длинные фразы на ломаном русском и чистом голландском. И мой голос. Мои слова и длинные сложные фразы. После него все мысли приходили уже только на голландском. Я не влюбилась, даже близко нет. Хотя, представить его под душем или в своей постели мне ничто не мешало. Да хоть верхом на унитазе. Моя голова – мои причуды. Но как-то потребности такой не было. Даже наоборот, я надеялась не запасть, ведь это мой личный носитель языка. С которым, к тому же, так легко. И так интересно, и смешно. И который с неподдельным интересом впитывает, что бы я ни говорила. Так не каждый день везет. Представлять нас вместе не хотелось, хотелось сохранить нашу случайно сложившуюся, но идеальную дистанцию. Нитку с двумя узелками. Один был завязан на его мизинце, второй – на моем. Ну, образно. Эта невидимая нить не давала нам увеличить расстояние, натягивалась, если мы не общались больше нескольких часов. Но сблизиться не хотелось. Словно сократи мы расстояние, нить провисла бы до земли и спуталась, и запылилась… Я берегла дистанцию, чтобы на нее не налипла банальная бытовая грязь.
– Я слушаю не только то, как ты говоришь, но и то, что именно ты говоришь, – сказал он уже на второй встрече, когда мы сидели в «Покровских воротах» и пили пиво с воблой. – Мне кажется интересным, что есть твои мысли и чувства. Рассказывай мне много и еще. Подробно.
Он сказал это по-русски – с акцентом, конечно, но почти без ошибок. Сомнений быть не могло. Это заготовка. Значит, готовился. Не поразить меня одной чистой репликой, а к некоему разговору. И это не предел, ща будет радовать меня хорошим русским. Тему дискуссии я уже почувствовала. Как запах спирта, по которому ты даже лёжа попой кверху, чувствуешь, что момент укола настал. Я ощутила: именно сейчас мне вколют. Нечто не то что бы болезненное, но всё же повод поморщиться уже есть… Нет, Маартен не принесет халявного и притом отличного репетитора в жертву собственной похоти. Вряд ли он не понял, какой я подарок судьбы – хорошо объясняю, чую трудные места, привожу примеры, провожу аналогии, не теряю энтузиазма. И это бесплатно. Нет, он не переведет меня на должность любовницы. Не предложит забыть цель знакомства и погибнуть в вихре страсти. Он всё рассчитал и взвесил. Он просто совместит. Маартен многое успевает обдумать раньше меня. Потому что я люблю как бы это… Покачать свои мысли в гамаке на золотом берегу океана, где-нибудь под пальмами Ямайки. А он непрерывно думает. У них это национальная забава. Анализ и синтез. Днем и ночью. Наверно, даже на горшках сидят со сосредоточенным и вместе с тем заученно-непринужденным видом. И в гробу лежат с тем же, хоть уже и не думают. Ну, просто по привычке. В общем, он спросил, есть ли у меня молодой человек. Я дала понять, что не настроена на роман, соврала про чувства к некоему бессердечному. Так что дружим только лингвистически. Лингвистически, но не орально. Это не одно и то же. Про «бессердечного» он выслушал с тем же пытливым широко раскрытым взглядом прямо в зрачки, что и любую другую полезную информацию. Потом мы по инерции помолчали, и обоим стало неуютно. А потом мне хватило-таки сил вырулить на другую дорогу. Он больше не намекал, не говорил о личном даже двух слов, вопросов не задавал. Он всё понял. «Как мило, – подумала я, – какой лёгкий народ! Не насупится, не приревнует, вида не покажет, что что-то не так. Наверно всё ОК, я зря придаю этому значение. Вот он, например, не придает».
Читать дальше