Денис Макурин - Хивок. Сборник рассказов

На КамАЗе нас перебросили в Екатеринбург. Там сформировали отряд, выдали новую форму, жетоны с личным номером и сухой паёк на три дня. Поездом мы отправились на Кавказ.

Вторая волна беспокойства застала меня в Краснодаре. Там у нас состоялась пересадка, и мы почти целый день болтались по перрону в ожидании нужного нам поезда. В какой-то момент подошёл эшелон с разбитой бронетехникой, я осмотрел его и почувствовал дыхание войны.

Как сейчас помню: на платформах разорванные БМП с пятнами запёкшейся крови на броне, танки с оторванными и перевёрнутыми башнями, обгоревшие БТРы. Жуткое зрелище. Поражало и то, что вся эта техника была открыта для общего обозрения. Я подумал: «А как же родители тех, кто сейчас в Чечне? Кто-нибудь подумал о том, что испытают матери, увидев залитые кровью бронемашины? Почему весь этот ужас не закрыли брезентами?» После увиденного романтики в моей голове изрядно поубавилось. Я как будто протрезвел и только сейчас понял, что там, куда я так стремлюсь – убивают.

Драматичности картине добавил небольшой случай с отслужившим в Чечне солдатом. Был ли он с этого эшелона, или сам по себе, не знаю. Мы стояли на перроне, солдат переходил по воздушному переходу. Увидев нас, он остановился, окликнул, спросил:

– Парни, вы в Чечню?

Мы хором:

– Да, на юга!

– Не ссыте! Всё будет нормально! Я сам оттуда, – замахнулся и с криком: «Угощайтесь!» – бросил нам банку сгущёнки.

Хорошо, ни в кого не попал. Банка упала на перрон и раскололась по швам. Я смотрел на вытекающее сгущённое молоко и думал: «Вот они, плоды войны: изуродованная техника, контуженные дембеля».

Далее был Моздок, и наш отряд с ещё десятком попутчиков погрузились на военно-транспортный вертолёт Ми-26. Шестьдесят человек по техническим характеристикам для Ми-26 – это нормально, можно и больше, но то ли винтокрылая машина была поизношена временем, то ли лица у нас были немного шире тех самых нормативов, только с ходу мы не взлетели, а сначала попрыгали по аэродрому. Так экипаж подстраховался, проверив, сможем ли мы взлететь вообще. Было ли мне в тот момент страшно? Да, было. Я боялся, что эта грохочущая махина развалится в воздухе.

Вертолёт летел низко, поэтому разглядеть то, что происходило на земле, не составляло труда. Под нами мелькали воронки и окопы, затем я увидел обгоревшие и раскуроченные бронемашины, кульминацией стал уничтоженный войной город. Больше всего меня поразил перевёрнутый трамвай с зияющей дырой в борту. Но и это ещё не всё. Остроты ощущениям придавала не покидающая меня мысль о том, что с любой высоты по нашей вертушке может быть произведён выстрел проклятущим ПЗРК. Я думал: «Вот сейчас психанёт какой-нибудь моджахед и шандарахнет по нашему Ми-26, и шлёпнется тогда наша «корова»*** в ближайший орешник. А чем нам отбиваться от головорезов Хаттаба? Луками и стрелами что ли? Оружия-то нам до сих пор не выдали!»

Когда вертолёт сел на поле, нас встретил какой-то полковник. Он оперативно вывел нас с открытого места и препроводил в тыл нашей группировки войск. Мы выстроились перед штабом в две шеренги. Из полуразрушенного здания вышел командир части (тоже полковник) и начал доводить до нас оперативную обстановку. Широко размахивая руками, он указывал на близлежащие горы. Из лужёного горла вырывались обрывки фраз:

– Враг сосредоточен там! – и он показал на гору слева от нас. – Враг там! – и рука указала на гору справа. – И враг там! – рука устремилась в сторону аэродрома. – А мы здесь! – продолжал орать полковник. – И наша задача – не пустить врага к населённым пунктам, что за моей спиной!

Я стоял, слушал и чувствовал, как адреналин во мне просто зашкаливает. Я топтался в нетерпении, озирался по сторонам и думал: «Господи, дайте же мне этот чёртов автомат!»

Затем были зачитаны списки, и наш отряд раскидали по подразделениям. Когда командир роты привёл доставшийся ему десяток солдат в расположение и мы зашли в разрушенное здание, моя нервозность стала спадать. Все разбрелись по зданию, и я наконец-то добрался до оружия.

Контрактники встретили нас радостно. В первую очередь их интересовало, нет ли у нас чего-нибудь съестного. Я с лёгкостью распрощался с остатками былой роскоши и отдал свой сухой паёк на растерзание страждущим, а сам приступил к чистке вверенного мне оружия. К слову, с автоматом я больше не расставался, и даже, когда спал, он лежал у меня под головой.

Первые две недели я здорово психовал. Постоянно носил бронежилет и надевал каску, как это было предписано уставом, а выезжая на задание или заступая в усиление, старался без надобности не высовываться из укрытия. Бывалый вояка, наверное, невольно ухмылялся, поглядывая на меня со стороны. Я озирался и вздрагивал при каждом выстреле. В оправдание всё же скажу, что трусость тут ни при чём, срабатывал инстинкт самосохранения.