Анатолий Субботин - Венеция

Тем временем каравелла подошла к отелю. Увидев громадную вывеску “Сибарит”, пираты взорвались от негодования. “Уюта нет, покоя нет”! С этим принципиальным кличем они дали залп из всех пушек обращенного к зданию борта. Клич – на английском, залп – почти в упор. Как с перебитыми ногами, дрогнул многоэтажный отель и рухнул многоэтажный отель, погребая под собой агрессора.

2

К опущенному в воду Бутафорину подплыла красивая брюнетка.

– Солоно! – сказала она. – Не плачьте, лучше плюньте.

– Мне негде жить, – сказал поэт и по совместительству прозаяц. – Мне нечего есть. Мне не во что нарядиться, и главное: у меня нет бумаги и шариковой ручки. И даже вил у меня нет, чтобы писать на воде.

– Вилами пишет только Нептун. А жить ты можешь пока у меня. Поплыли. Моя квартира неподалеку. Но прежде надень вот это. А то задохнешься с непривычки.

Девушка подала ему маску и помогла надеть акваланг. Ну вот, теперь и я в маске, подумал Бутафорин. Карнавал продолжается. И он уже почти не удивился, когда, нырнув, заметил, что у красотки не ноги, а рыбий хвост.

В светлой изумрудной влаге. Двое. Он и она. Плывут, мило беседуя. На языке глухонемых. В силу, так сказать, объективных причин. Как капитан Немо. Тишина. Тишине не передать всей прелести минуты. Включаю музыку. Что-нибудь светло-печальное. Анданте. Он и она. На нем – только маска и акваланг. На ней – ничего, кроме хвоста. Как она так может? Как она может дышать, то есть не дышать? Как ты подолгу обходишься?

Я привыкла, освоилась, адаптировалась. Одним словом, эволюция. Раньше я была обычной девочкой. Потом нашу квартиру (кстати, мы приплыли) затопило. Это первый этаж. А вообще-то уровень воды достиг уже третьего. Другого жилья не нашлось. Пришлось остаться здесь, пришлось осваиваться. Теперь нескольких глотков воздуха мне хватает на сутки. Я молодая, сильная. А вот родители не смогли, они захлебнулись. Проходи, точнее заплывай. Будь как дома. Как меня зовут? Теперь уже Наяда. А тебя? Петр? Значит Пьеро. Сейчас, Пьеро, мы будем обедать.

Бутафорин сидел на резиновом надувном диване и пускал пузыри, то есть дышал. Наяда гонялась по всей АКВАртире за стайкой рыб. Наконец, ей удалось поймать одну из них с помощью сачка. В ее руке блеснул клинок нержавеющей стали. Она ловко выпустила рыбе кишки, отрезала голову и соскоблила серебро чешуи.

– Извини, что не горячая, – сказала она. – Огонь здесь не приживается. Зато самая свежая.

Они ели, сидя рядом и нагишом, как любовники. Девушка пристально глядела в одну точку на теле поэта. Заволновалась точка и стала расти.

Не надо жалеть об одежде. Так тебе больше идет. Да и отсырела бы здесь одежда!

У нее маленькая упругая грудь. Интересно, вместится ли она в моей ладони?

Она взяла его за руку, если не сказать больше. Он хотел поцеловать ее, да рот был занят шлангом акваланга. Он хотел снять с нее хвост, да тот не давался.

– Он настоящий! – сказала она. – Я же сказала, что адаптировалась.

Как я люблю ее, думал он. Но как же я буду любить ее, если у нее не раздвигаются ноги!?! И потом, я совершенно не в силах питаться сырой рыбой.

Ну же, давай, обними меня! – привлекала его к себе русалка. Все-таки она была привлекательной. Совсем девочка. Он обнял. Она стала таять. Не фигурально, не в смысле – испытывать наслажденье. Хотя и это, возможно, имело место. А буквально. В его руках. Прямо на глазах. Она была холодна, как нож, как рыба в нейтральных водах, как лунный пейзаж. Она таяла подобно снегам Килиманджаро, слезе крокодила, семейному бюджету, жизни, наконец. Бутафорин в ужасе отдернул руки. Но было поздно. От нее остались лишь прекрасный парик волос да пресловутый хвост. Скорей, скорей на поверхность! Все равно чего: моря ли, кошмара или этого мира.

3

Проходил вдоль канала продавец надувных шариков. Покупайте замки! – кричал. – Покупайте воздушные замки! – Ему навстречу шагнул из воды голый гражданин с аквалангом за спиной.

– А эти замки для жилья пригодны? – смущенно спросил он. – Я тут как раз остался совершенно без крыши.

– Да, разумеется, – ответил торговец, – для чего же они еще? Правда, не все в них жить могут. Они по плечу только тонким натурам.

– О, тогда я подойду! За худобу друзья прозвали меня Дон-Кихотом… Дайте мне, пожалуйста (глаза заблудились в надувном многоцветье), дайте мне вон тот белый. Сколько он стоит? Впрочем, нет! Оказывается, в кармане у меня – ни сольдо. Не говоря уже о лире… Лира есть, но не та, не ваша. Да и не в кармане. Да и не отдам я никому свою лиру.