Хелью Ребане - Публичное сокровище. Повесть. Только для женщин

Когда я снимала куртку в красивой, идеально убранной прихожей (нигде не пылинки), мама снова заметила:

– Очень красивая куртка. А моя такая потертая уже. Ищу, но никак ничего хорошего не найду.

Мама вздохнула.

– Давай, махнемся куртками, – предложила я.

– Я не «махаюсь», – с оттенком осуждения (это еще что за выражение!) сказала мама.

– Я себе другую куплю, а ты бери эту, – предложила я на приемлемом для мамы языке.

– Зачем? В магазинах они не перевелись. Найду.

– Ну и зря. Мне не жаль.

– Мама! Пойми – мне никто не нужен. Вот, посмотри! – продолжила я разговор о том, кто к кому в поезде приставал, когда мы уже сидели в большой, уютной, тоже сверкающей чистотой кухне, и пили кофе. Настоящий. Со сливками и московскими конфетами, которые я привезла и ей и тетушке Шуре, маминой сестре.

Я снова полезла в сумку за моей реликвией , фотографиями Стаса. Каждый раз в день прибытия в гости к маме я почему-то забываюсь и начинаю вести себя с нею, как с подружкой. Неизменно наступаю на одни и те же грабли. Впрочем, это касается не только мамы.

Зачем я стала показывать ей фотографии? Не знаю. Возможно, мне хотелось похвастаться. Стас всё еще красавчик… Или… я втайне надеялась услышать: он хороший, он любит тебя , перестань его подозревать и ревновать?

– Правда, красивый? – спросила я.

Мама мельком посмотрела на фотографию Стаса, развалившегося в кресле в моей крохотной гостиной , пожала плечами и пренебрежительно произнесла:

– Он не в моем вкусе .

– Значит, ты мне не конкурентка, – скрыв обиду, криво усмехнулась я, доставая из сумки «получку» работниц из Гусь-Хрустального.

– Вот. Тебе.

Увидев подарок, мама нахмурилась.

– Что мне с ними делать? – спросила она.

– А что делают с рюмками? Гости придут, на стол поставишь, – терпеливо объяснила я.

– Мне они не нужны. Рюмок у меня предостаточно.

Вот тебе и купите , не пожалеете … Что ж. Подарю их тете.

Не успели мы допить кофе и приступить к маминым красиво украшенным салатам, как раздался звонок в дверь. В гости, услышав о моем приезде, пришел дядя Миша, мамин брат.

– Сильви, дорогая, с приездом! Я так переживал за тебя, – сказал он, протягивая мне коробку шоколадных конфет «ассорти» с красными розами на крышке. – В Москве только что был в метро жуткий взрыв. Просил твою маму, чтобы позвонила, узнала, всё ли с тобой в порядке.

– А что с ней могло случиться? – спросила мама, с недоумением глядя на брата. – Москва большая.

Мы с дядей переглянулись.

Да-да, подумала я с горечью , очень большая… О том, что я тридцать минут до взрыва была именно там, я говорить не стала.

Несмотря на приветливую улыбку дяди и его неизменный комплимент: «Ух, Сильви, как ты похудела! Отлично выглядишь!» (независимо от того, похудела я или поправилась) было видно, что мой, далеко не молодой, уже совсем седой, но всё еще интересный дядюшка чем-то расстроен.

– У вас не найдется чего-нибудь…? – спросил он, заговорщицки подмигнув мне.

Мама достала из буфета бутылку отличного французского коньяка, им же и подаренного ей на юбилей. Пациенты, все как один, приносят врачам в подарок коньяк, а те не знают, куда деться от этого изобилия.

Почему-то врачам принято дарить коньяк. Или конфеты. Что ещё хуже. Сколько конфет может съесть человек без вреда для здоровья? А почему не подарить, допустим, кофе, чай, шампунь? Или, на худой конец, стиральный порошок. А что? Пригодится в хозяйстве. Не вынуждать врача спиваться или становиться дилером конфет . Больше изобретательности, уважаемые пациенты. Впрочем, я, наверное, слишком многого хочу. Это нарушило бы правила игры …

Дядя принес из комнаты стул, сел, налил нам всем по рюмочке, выпил одним махом до дна и вдруг беззвучно зарыдал. Его худощавые плечи сотрясались.

– Что с тобой? – испуганно воскликнула я. – Что случилось?

– Ерунда, – осуждающе прокомментировала мама.

Когда дядя немножко успокоился, выяснилось, почему он плачет. Домочадцы требуют, чтобы он спилил елку, посаженную им сорок лет назад на дачном участке. За прошедшие годы из крохотной серебристой елочки вымахала высокая пышная ель, и стала затенять грядки.

– Неужели нельзя подождать, когда я умру, – сказал дядя.

Вот оно что. А ведь елки в деревне, откуда родом мама и ее брат, посаженные их отцом, растут и сейчас, подумалось мне. Деревня заброшена, домов не осталось, а елки – растут. Вымахали в вековые ели… Пару лет назад моя двоюродная сестра Лара возила нас с мамой туда на своей машине. Там меня охватило странное, восхитительное чувство, словно мне снится сон… Словно вернулась ненадолго в детство… Меня отправляли на всё лето в деревню к бабушке. Сколько же лет тем елкам? Тетя говорила, что дедушке было двадцать лет, когда он их посадил. Теперь ему исполнилось бы сто десять… значит, этим елкам девяносто. И вообще… Человек должен построить дом, родить сына, посадить дерево. А не спилить.