Сергей Колчин - Каталка

Опять же, сам Гете говорил: «Тот, кто не знает иностранных языков, ничего не знает о своем собственном». «Wer keine Sprache kennt, weiss nichts von seiner eigenen» А это классик, все ж. Можно сказать, что свой классик, доморощенный.

Но все ж, по совести, мне грех жаловаться. Особо не напрягалась я, зимой топили жарко, кина разные опять же… Я без фильмов жизни себе не представляю. А ведь и у таких, как я горемык, душой обделенных, бывали минуты славы оскароносной.

Эх, сделали бы мне предложение, от которого я не могла бы отказаться! Как той каталке из «Крестного отца», на которой Корлеоне старшего вывозили. У меня сердце замирало, когда на ней дона от наемных убийц спасали. Лихая гонка была. С поворотами резкими. Я даже перепугалась, не сломали бы шарниры ей. Впрочем, какая каталка не любит быстрой езды?

Только вот потом куда? Слава мимолетна, как шальная пуля. Fortuna – non penis, in manus non recipe. Но мне так хотелось бы сняться, а потом хоть в металлолом. Такая вот я фанатка-киноманка. Кстати, тщеславие – мой любимый грех. Я что, разве, раньше вам не говорила?

Не думаю, что ту каталку в утиль сдали, это я от зависти черной нагнетаю, скорее всего, на аукцион выставили и купил ее, счастливицу, какой-нибудь тайный коллекционер-миллиардер. Еще бы, на ней сам Марлон Брандо лежал, ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.

Но ни с того, ни с сего оказалась я от славы киношной еще дальше, совсем теперь недосягаема она для меня. Грянул гром. Как говорят эти русские: «Пришла беда – отворяй ворота».

La festa e finite, jes jeux sont faits. Game over, короче. А ведь никаких предчувствий нехороших до того…

Внезапно поплохело одной врачихе, Валентине Петровне. Ее на меня уложили и повезли в городскую больницу.

Видок у больницы той был вполне себе обычный для этих мест: грязно-серая вся, облезлая, настроение пессимистическое вызывает. Хочется поскорее отсюда. Хоть на тот свет, хоть на этот.

Сразу стало ясно мне, черная полоса наступает. Прощайте, бэбики мои сладенькие!

Пока ехали к приемным покоям, под моими колесиками противно хлюпала осень, наматывая на них скомканные обрывки скисшей листвы, и вещало мне сердце о больших неприятностях.

Начались мои неприятности с того, что поставили моей Валюхе-горюхе не тот диагноз. Я так и предвидела, и не надеялась даже. У больной камешек малюсенький по протоке идет, а доктора ее в малую операционную тащат – от угрозы выкидыша спасать. Перепутали симптоматику диагносты никчемные. Двоечники. Зато на мне бегом везли, прям как в госпитале из кино американского. Кислородную маску на ходу приставляли. Трали-вали вокруг Вали. Только что не верещали: «Мы теряем ее!» «Беглеца», поди, раз десять смотрели. Да больше, больше…

На кой, спрашивается? Догадался бы лучше кто вколоть несчастной пару кубиков диклофенака, чтоб не крючилась так жалостливо. Песня что, песня вся, песня кончилася. Бабе дал, бабе дал, она скорчилася.

Но то горе небольшое, я ж наперед знаю – обойдется. А то исстрадалась бы вся, уж больно к Валентине прикипела. Хорошая она, моя дама с каменьями. Настоящая русская женщина. Со всем, чем полагается. И без разных недомысленностей заумных.

Красавицу мою на носилки зачем-то переложили и таким же темпом в операционную, а меня в предбаннике бросили. Тут я и огляделась. Надо же сориентироваться на новом месте, любопытно все ж.

На шатких стульчиках, обитых красным дерматином, сидели две женщины. Они были в домашних халатах поверх теплых ночных рубашек. Обе, понятное дело, без трусов. Привычные, равнодушные, нахальные. Абортистки до седьмого дня. Они оттолкнули меня ногами, и я тут же все про них поняла. Еще до стенки не докатилась, как поняла. Матерые товарки. Каждый год соскребают. У той, что справа, мальчики-близнецы на очереди. Последние уж. Она и не вспомнит потом, только промелькнут совсем уж мимолетно прозрачные силуэтики, когда от рака помирать будет. Но то только через двадцать четыре года, три дня и шесть часов с минуткой. А соседка ее хорохорится только, а сама давно предчувствием нехорошим мается. Не зря, милая. Ох, не зря. Пока ты здесь, мужик твой с соперницей на воле милуется. Серьезно у них, и бросит он тебя через полгода, спиваться оставит. А вот не пришла бы сюда сегодня мальца выводить, глядишь, судьба бы перевернулась, прогнал бы муж беспутный кралю свою, наследник бы все остальное перевесил. Может статься, и заново тебя полюбил бы когда-нибудь. А что такого? Ведь по любви же взял, не просто так. Не надо было пилить его, тем более при дочках, мужчине обхождение надобно, с уважением чтоб. Теперь накусаешься локтей по самые плечи.