Кристина Риц - Девичьи рецепты

– Ну вот, Шелковая Шерстка, можешь жарить. Сейчас только огонь зажгу да масла в сковороду налью, ладно?

Завернутая в бабушкин фартук, Настя угукнула в ответ и замерла, она почти не дышала, наступал торжественный момент. Дед выкладывал соломку на сковороду, вставши вполоборота, так, чтобы загородить собой Настю от возмущенно шипящего масла,

– Ну все, Белая Кошка Голубые Глаза, я иду за газетой, а ты жарь.

Дед закрыл крышкой сковороду, вручил главному повару деревянную лопатку и вышел в подъезд. Застыв как на посту, Настя не представляла, чем именно она может помочь картошке, чтобы та пожарилась, но и оставить порученное ей дело не могла. Через несколько минут дед вернулся, увидел Настю с ее деревянным флажком.

– Как картошка? Не готова? Давай я ее переверну, – дед поворочал лопаткой и открыл бочонок с солью. – Посолишь, ладно?

– А сколько?

– Возьми щепотку, и вот так, по кругу. Молодец! Пусть еще потомится минут семь, потом поверни вот эту ручку. И всё.

Тогда маленькая Настя гордилась оказанным ей доверием, смутно догадываясь о подвохах этой кулинарии. Годы спустя она восхищалась дедовой совсем не кулинарной премудростью. То, что ей тогда представлялось делом невероятной сложности, он разложил на части, сделал простым или проще простого. Это вошло у них в поговорку, но время затерло ее и заменило похожими на нее, например, про слона, которого можно съесть по кусочкам за присест другими. Но сегодня картошка вернула ее к дедову уроку. «Дед… Ну?!» Настя, быстро и тихо ступая, поспешила в спальню. Дед спал, чуть похрапывая.

Она дожарила картошку и, еще раз взглянув на качели, принялась расписывать, что нужно сделать в ближайшие дни и месяцы. Настя знала, что дед поправится (и она не ошиблась, ему было суждено прожить еще два года) и что она справится с любовной геометрией, потому что это… как картошку пожарить.

– На сердце, под сердцем, в головах, при пороге. На сердце, под сердцем, в головах, при пороге… – Марья Алексеевна повидавшими свет руками то как истинная ворожея чинно раскладывала цветные картинки по столу, то с мастерством шулера метала их вокруг бубновой дамы, означавшей даму молодую и незамужнюю. – Сейчас посмотрим. Для тебя, для дома, на сердце, что было, что будет, чем сердце успокоится. Все короли рядом: и светлый при пороге, и темный недалеко. Соня, выбирай, кого хочешь. Светлый с верностью, темный с любовью. И еще валеты все выпали, это не хлопоты, а точно кавалеры твои.

Соня всматривалась в картинки карт, примеряя крестовую масть к одному, червовую к другому. Знакомых хватало и на королей, и на валетов. Легкая в общении, она имела друзей и приятелей, многие из которых были поклонниками ее легкости и красоты, но Соня их таковыми не числила. Она знала почти наверняка, что нравится Максиму: он постоянно поправлял ее непослушные прядки волос, вытаскивая их из-за воротника пальто, и с улыбкой говорил: «Так лучше». И, возможно, на нее как-то нежно смотрит Митя. И, может быть, еще Андрей, отличает ее особым манером, смущается и начинает чаще заикаться, что делает его еще более милым. Но, может быть, она всё придумывает.

В университетской сутолоке все перемешивались и смотрели друг на друга то так, то эдак.

– Бабушка, так кто из них ближе? Чем, в смысле кем, сердце успокоится? – Соня формулировала вопросы гадательным языком, накручивая и без того кудрявые волосы на палец. – Мне многие нравятся. То один больше, то другой.

– Расклад хороший, ни ударов, ни больного сердца. Злодейка вот в головах, так куда без них, – глубокий и долгий вздох, видимо, был воспоминанием о тех «злодейках», которые встретились на пути самой Марьи Алексеевны. – А короли да валеты – все при тебе, и с разговорами, и со свиданьями: посмотри, сколько восьмерок выпало. Выбирай, кто по сердцу, – правой ладонью накрыла пиковую даму, а левой обвела кругом по мужскому контингенту карт.

Марья Алексеевна глядела в карточный калейдоскоп, высматривала нужную картинку или комбинацию, искренне желая помочь внучке. Соня молчала – нельзя мешать, и сама тоже пыталась усмотреть и высмотреть что-то из может-быть-предначертанного. Сказать, что она очень верила картинкам на картонках, было бы неправдой, но что-то откликалась в ней на эти незамысловатые «любит – не любит». Особенно ей нравилось, как бабушка называла пикового короля: он был «благородным», «постарше», совершенно не способным на плохие дела и не имеющим злых помыслов.