Дмитрий Раевский - Тишина. Фрагменты

Стекло надежно лежит на стенках аквариума.

Вереницы людей, машин и зданий с воткнутыми по сторонам дороги деревьями, как кольями, идут караваном через глаза и проваливаются в пропасть.

Им не обойти.

Мне не избежать.

Что-то тащат, пристроив на спине, складывая изредка вовнутрь, чтобы больше влезло и сваливают, что накопили в горы. А там… Чего там только нет!

Вот виденные кем-то глаза девушки, еле успевшей запрыгнуть на отходящий от остановки автобус. Спасибо водителю. А вот мужик идет в поношенной куртке и взъерошенный. То ли злится, то ли не выспался – не понять. Чьи-то воспоминания.

Сколько информации!

Где-то внутри меня, как в сейфе, хранится принадлежащее мне и только мне. Уникальное.

То, что не перемешивается с остальным, позволяет взглянуть на мир под уникальным углом, углядеть закономерности, сравнить.

Увиденные девушки формируют образ будущей невесты, как части мозаики. Рассказанные истории учат на ошибках. Прочитанные книги дают ответы на возникшие вопросы – все же опыт поколений, как-никак. А что не найдешь, – подскажет жизнь.

А веренице той конца и края не видать.

Размытые видения.

Огонь олицетворяют с жизнью и, так или иначе, а мы горим. Кто ярче, кто тусклее. От чувств, от того, что накопил, от идей или поступков своих, или по отношению к себе.

Блуждающими огнями, подобно призракам, населяем жилища, строим дома, что-то делаем.

Обладая немалыми способностями, сотворили из ничего плен и теперь страдаем от этого.

Наступает день, и сообщество решает, кто будет сегодня жертвой, кто разнообразит серую лужу, дабы уйти от сумасшествия, но еще больше погружаясь в него.

Ночью раны залечиваются и все по-новой.

Бесконечная пытка.

Никто не уйдет не обожженным.

Выжатый лимон – так чувствую. Словно выкачали силы. И жизнь заодно с ее энергией. Шел, шел по земле и вдруг провалился по шею в песок. Не пошевелиться.

Я смотрю, но увиденное – это картина с выцветшими красками. Хочется стереть память, лишиться сердца, обрезать уши и залить воском, чтобы ничего не слышать.

То, что годами хранил, лелеял, преподнес, как дар и…это все было оплевано…низвергнуто…разбито…осмеяно…

Внутри пустота. Ничего не хочется делать. Слова, обращенные мне, выбивают неразборчивое эхо.

Ничего.

Ничего, ничего… Будет праздник и на нашей улице.

К хорошему не привыкать…Но как же больно!..

Еще одна рана.

Ей ни разу не дарили цветы.

Никто.

Стоило только придти или оказаться поблизости как те, кто мог бы стать её кавалерами убегали, делая охраняющие знаки или падали замертво, чтобы уже не подняться. Горевала в тоске и муке невыразимой долгие годы красна девица, пока, однажды, не нашелся молодой человек, разглядевший и с первого взгляда влюбившийся в неё. Но, подарив цветы, упал и он, как многие до него.

С тех пор она взрывает себя в небе, жажда вновь ощутить полноту испытанных тогда чувств, чтобы ими попытаться как-то заглушить своё горе, возвещая о наступлении нового дня.

Исписанные стены домов и подъездов позволяют составить полное мнение о жителях города и того, чем они живут.

Если попробовать объединить их, то получится примерно следующее:

Живем хорошо. Квартира, вода и электричество – есть и надо что-нибудь съесть, а в кармане лишь на колбасы 200 грамм и хватит.

Нарушая сроки и технологии из-за скупердяйства руководства, не вовремя дают отопление, ведутся работы или не ведутся вовсе.

Налоги платятся, но средства не доходят до узла распределения, и стоят осевшие, текущие крыши, старые стояки в подъездах. Внедрение новой, пусть и полезной вещи, воспринимается в штыки – за версту тянет вымогательством.

Нажива, погоня за деньгами захватила умы, опустошила сердца.

То, чего у нас оставались бесценные крохи, теперь продаем, ищем покупателя, который дает большую цену, накручивая больший процент.

С телеэкранов и по радио вещают о таких мировых напастях, что собственные беды и не кажутся уже таковыми. Позитивный настрой – это, конечно, хорошо.

Но проблемы не решаются.

О них просто не говорят.

Горы разрушаются. Подобно им, мельчаем и мы. У всего есть свой срок.

Два сосуда соединены узкой горловиной, один из которых заполнен песком, измеряют и отсчитывают время.