Валентина Орлова - На край света… с любовью

Прошла неделя моей работы, и вдруг однажды пришел ты. Сейчас я может быть начну прувеличивать, что даже стены, выкрашенные в темно-зеленый цвет, засияли от твоей улыбки. Ты шутливо спросил у наших парней, откуда я появилась.

– Да ты что, не узнаешь что ли? – засмеялся наш методист Сашок.– Это же Маринка. Помнишь, с нами ездила? Теперь работает у нас заведующей автоклубом.

– Ого, начальник! -засмеялся ты.-Ну что ж начальник, будем знакомы, Марков Андрей Михайлович.

И весь этот день ты дружелюбно надо мной подшучивал. Сначала ты сказал, что у меня интересная походка, и что ты мне сейчас покажешь, как я хожу. Я улыбалась и краснела. Ребята вокруг покатывались со смеху, когда ты повторил, что сейчас пройдешься как я. Меня это начинало постепенно выводить из равновесия. «Чудак какой-то, чего привязался?» – подумала я про себя. Потом наш бухгалтер дала мне письмо и велела отнести на почту, а ты вызвался мне помочь.

– Нет уж спасибо, – сказала я, – вы помощник ненадежный.

– Хошь, покажу? – крикнул ты мне вслед, а я засмеялась и убежала.

Сначала наши отношения складывались легко и просто. Ты был для меня добрый приятель, просто старший друг, не более. Ты часто стал заглядывать к нам на работу, подолгу болтали мы вместе, и мне ни одно твое слово не казалось двусмысленным. Отношения были простыми и ясными, как майский день. Ты стал активнее участвовать в занятиях ансамбля. Ты выделялся среди наших ребят своей интеллигентностью, никогда я не слышала от тебя плоских шуток или дурацких приколов. Однажды мне сказали, что тебе уже двадцать пять лет. Для меня с высоты моих семнадцати это был очень солидный возраст. Я не поверила и рассмеялась. Ты мне казался просто большим ребенком, да и какой это возраст, если подумать. Просто сельские парни выглядят старше и серьезнее своих городских ровесников.

Однажды я пришла на работу с накрашенными ресницами. Я до сих пор помню, как ты подошел тогда ко мне, наклонился, и с улыбкой вдруг произнес:

– Ну вот, здрасте! Что же это ты сделала, Маринка? А я тебя еще всем в пример ставил.

Мне стало страшно неудобно, я покраснела, и когда пришла домой и умылась, то целую неделю не могла смотреть на тушь равнодушно. Да и на тебя тоже.

Да и мое отношение к тебе стало постепенно меняться. Я почему-то уже не могла свободно и легко держаться в твоем присутствии: мне иногда хотелось до невозможности смяться и хохмить, а иногда я просто садилась в укромный уголок, чтобы никто не видел, как я смотрю оттуда на тебя. И всегда мне хотелось, чтобы ты слышал все мои слова, сказанные другим. Разговаривая с кем-нибудь я искоса поглядывала на тебя, желая узнать, слышишь ты меня или нет. И, если ты не приходил, то день мне казался длинным- предлинным, как путь на Сахалин, и яркое солнышко не радовало меня, а улыбки окружающих начинали раздражать. Я готова была ждать тебя, а иногда ждать не хватало терпения, и я сама убегала к тебе на работу. У тебя было интересно. Ты работал тогда в старом здании: окна в вашем кабинете были выбиты, и ветер разгуливал по комнатам, нигде не задерживаясь. Печи осенью не топились, и поэтому я всегда заставала тебя сидящим за столом в пальто и перчатках. Чтобы ты не подумал, что я пришла к тебе ради тебя самого (упаси боже),я всегда находила какое-нибудь дело. Чаще всего я приходила пригласить тебя на хор. Я приносила с собой объявление, заходила к тебе в кабинет, и, не говоря ни слова, прикрепляла его к двери. После чего сразу же бралась за ручку, и уже знала точно, что сейчас ты меня остановишь. Так оно и было: твой оклик заставлял меня повернуться обратно, улыбнуться, и… остаться. Ты раньше меня понял, что я отношусь к тебе не просто как к другу, а несколько иначе. Ты говорил, что тебе скучно одному сидеть в этой холодной дыре.

– Я останусь, хорошо, а ты научишь меня стрелять? В твоем ДОСААФе без дела сидеть замерзнешь.

– Обязательно, вот только винтовочку пристреляю.

Ты тогда работал председателем ДОСААФ- была такая военно-спортивная организация, и в твоем ведении было оружие. Эти винтовочки были очень интересные игрушки: я любила разбирать и собирать их. Сначала я не умела, но ты сам научил меня; часто говорил, что из меня со временем получится хороший солдат. И мне было почему-то смешно и сладко от твоих простых человеческих слов, и я ничего на свете не хотела кроме твоего доброго участия. А сама не могла понять, что со мной такое творится, почему вдруг весь мир уместился в твоих глазах! Я без причины смеялась в твоем присутствии, краснела только от одного твоего взгляда, и все время меня преследовало одно желание, чтобы ты непременно всегда был рядом. И ты, как будто добрый волшебник, угадывал на расстоянии мои мысли. Бывало, только стоит подумать о тебе, а ты уже стоишь на пороге, и улыбаешься, и смотришь на меня своими карими глазами, в которых, как маленькие чертики, играют веселые смешинки. Я и не подозревала, что за твоим веселым и беззаботным смехом и добрым нравом прячется страдание и непонятная покорность судьбе.