– Слушай, вот уже третий год пошел, как все началось, скажи, что тебе от меня нужно? Хочешь женой сделать, незаконной?
– И сделаю… законной сделаю. Пойдем со мной, ко мне.
– Зачем я с тобой пойду, у тебя жена дома.
– Я – один, я совершенно один! Пойдем!
– Я тебе не верю, не трогай меня, уйди!
Ты обнял меня крепко, и я вдруг почувствовала влагу на своей щеке. Ты плакал на моем плече! Ну, что поделаешь, Андрюшенька, ничего ведь уже не воротишь. Что с тобой, странный ты человек, кто виноват? Ты сам все сделал своими руками. Ты же не думал тогда, что я уеду, что у меня хватит сил оставить тебя? Но сил сил хватило на все. Хватило сил порвать с другом, который постоянно объяснялся мне в любви в письмах. Бедный Валерка! Мой одноклассник, он служил в армии, и ему было там грустно. Я написала, что любить его не могу и согласна только на дружбу. И другой мой приятель по переписке тоже признался мне в любви из города Горького. Очень талантливый студент. Женя учился на математическом факультете Горьковского университета. Я тогда целую неделю ходила, как чумная. Ведь он мне очень нравился-Женя, он отличный, добрый человек. И, может быть, было бы все по-другому, ответь я ему, что он мне тоже нравится. И я собиралась этим летом поехать в Горький. Но приехала сюда, увидела тебя, и не смогла.
Я не пошла с тобой тогда. Я убежала, а сейчас проклинаю тебя за то, что не осталась с тобой. Я старалась уснуть, но твои шаги под окнами прогоняли сон. Долго-долго слушала я эти родные шаги.
Лето мое кончается… А ты снова ищешь встречи. С той ночи я не видела тебя больше месяца. Чем ты был занят, не знаю, могу только предпологать, что ты боролся с собой, не показываясь мне на глаза. Но я видела тебя каждый день. Каждый день после работы ты по нескольку раз проезжал мимо моего дома на велосипеде. Ну что ж, спасибо тебе хоть за эти краткие мгновения. Но недавно ты снова приходил в кино два подряд, улыбался мне. А совсем недавно ушел из клуба последним. Помедли я минуту, и мы были бы вместе. Я пошла с девчонками, смеялась, шутила, а ты в это время шагал сзади. Помню чей- то вопрос:
– Маринка, когда уедешь?
Я ответила нарочно громко, чтобы слышал ты:
– Да скоро уже, двадцать восьмого. Я здесь ни на один день не останусь.
Теперь ты знаешь, когда я уезжаю. Господи, зачем я тогда убежала?! Куда ты опять пропал? И твоя дребезжалка что-то затихла. Я жду ее каждый вечер, как избавление от тоски. Я не увижу тебя сегодня, и не знаю, увижу ли завтра. Я давно жду тебя, третий год жду, когда ты придешь ко мне навсегда. Неужели господь не услышит меня?
И все-таки мы встретились!
Как во сне ты стоишь передо мной в ту теплую, безлунную ночь, окутанный светом далекого фонаря. Он был тогда единственным свидетелем нашей разлуки. Помню, как я уходила: медленно-медленно, а ты шел за мной до самой двери, как пришелец с другой планеты. Мне тогда в темноте вдруг прдставилось, что ты- это вовсе не ты, что ты сошел сейчас с неизвестной звезды, идешь ко мне облитый ее сиянием, и твои глаза блестят в темноте холодным голубоватым светом. А руки у тебя железные, как у робота, и холодные, как сталь. И, если сейчас, в эту минуту, я отдамся этим рукам, то они не выпустят мея ни за что на свете, и я умру в этих холодных объятиях. Мне стало страшно, я испугалась тебя, такого большого, сильного инеизвестного. А потом, лежа в постели, и, слушая твои шаги, я дрожала от непонятных ощущений, от боли и горя в душе, и от какого-то неземного звездного счастья. И язнала, точно знала, что это не конец, что ты придешь, опять придешь ко мне. Приходи, я жду.
Вчера я могла бы увидеть тебя, но меня увезли с концертом в соседний поселок. Но мы должны поговорить. Я знаю, что я скажу тебе: если ты любишь меня и найдешь на краю света, то я – твоя и больше ничья. Я не хочу ничего легкого. За свою любовь я буду бороться. За тебя тоже. Я добьюсь того, чтобы ты все сделал своими руками, и сам приехал ко мне. Да поможет тебе господь! Я люблю тебя, люблю, люблю…!
…Сижу на вокзале и ни о чем не хочу думать. Очень хочется спать, а на душе пустота. Как будто что-то оборвалось во мне сегодня. Ты не пришел, и некому открыть душу, пожаловаться на судьбу, некому. Даже маме. Она, бедная старушка, глядя на меня, подумала сегодня, что я плачу из-за того, что она сильно сдала после операции. Конечно, мне было очень ее жалко. У нее удалили хронический аппендицит в пятьдесят шесть лет, швы заживали плохо, делать она ничего не могла, и хорошо, что рядом с ней оставались сестра и папа. Да она меня бы и не поняла в этом состоянии. Она думает, что с тех пор уже все забылось, все поросло осенней седой травой.
Читать дальше