Сергей Аман - Всё будет хорошо, мы все умрём!

Да что тут говорить. Ища точное толкование, нередко почему-то оказываешься близок к вопросу о познаваемости мира. А я скорее агностик. Не то чтобы мир непознаваем. Куда ж денешь практически ежедневные научные открытия? Просто каждое, пусть даже маленькое открытие, привнесённое в мир, вновь изменяет природу мира в целом, то есть он опять уже не познан, хотя и познаваем. Это, конечно, только один из факторов, но в целом человек бежит за знанием, как собака за собственным хвостом. И так будет, пока человек старается познать жизнь вокруг себя, то есть всегда, покуда он, человек, существует.

Вот даже какие умные мысли начали приходить мне в голову, когда мы подъехали к одной многоэтажке где-то в районе Новогиреева. Демон уже не ухмылялся, его взгляд стал жёстким и цепким, то ли он устал, то ли это было его обычным состоянием, и я вновь почувствовал, что ребята эти очень непростые и мне повезёт, если моя ночная поездка останется без последствий. Когда я остановился возле указанного подъезда, Демон повернулся ко мне:

– Ну что, Алексей, Алёшенька, сынок, мы славно поработали и славно отдохнём? Держи. – Он протянул мне несколько купюр. Я кивнул, обернувшись к нему, и молча, не глядя, взял деньги. Даже спасибо не сказал, язык почему-то не повернулся. А Демон, пронзительно глядя мне в глаза, тихо произнёс:

– Ты нас не забывай, Лёша, и мы тебя не забудем, – и, отвернувшись, быстро открыл дверцу и вышел. Вот уж кого бы мне хотелось побыстрее забыть, как страшный сон! Вся его компания наконец покинула салон и вошла в двери подъезда. Оставшись в непривычном одиночестве, я тронул машину и, заехав за угол, остановился. Сил не было. Моральных. И физические кончились. Надо было отдышаться. Я посмотрел на купюры. Он дал мне три тысячи. Неожиданная удача. Но удача ли? Кто я теперь? Ни о чём не ведающий бомбила или сообщник бандюганов?

Решение этого вопроса я решил оставить на далёкое «потом». Домой, домой! Отсыпаться после тяжёлого трудового дня, нет, бог ты мой, какого дня – ночи, конечно же ночи! Наконец я начинал чувствовать действительное облегчение после душевного оцепенения, вызванного длительным чувством подавленности и страха. Как ни банально это звучит, но… сердце радостно запело в ожидании свободы! Да, сейчас каждая банальность воспринималась как откровение. Откровение начинающегося утра, откровение зарождающегося дня… Тьфу ты, чёрт, Остапа понесло!.. Домой, домой!

До дома я доскочил быстро. На улицах было пустынно, светофоры мигали жёлтым, давая возможность не тормозить без нужды. Магазины были ещё закрыты, но дома в холодильнике меня ждала варёная картошка и кусок колбасы, приобретённой с неделю назад и чередуемой с рыбными консервами. Так что закусить чем было, а уж о ста боевых граммах я всегда заботился заранее. Я ж не запойный, и у меня всегда стоит несколько бутылок разных мастей на разных гостей. Лина вот любит выпить красного полусладкого винца, а я предпочитаю водочку. Ох, мы с ней сегодня и посидим, друг на друга поглядим.

Конечно, надеюсь, не только поглядим, но и полежим. Хотя с ней всё труднее о чем-нибудь конкретном стало договориться. Она вдруг в последний момент начала отменять встречи, объясняя тем, что надо посидеть с внучкой Тани Вансовской, которой неожиданно необходимо отлучиться, или тем, что надо навестить подругу Галю (Валю, Свету), у которой непременно нужно переночевать, хотя эта подруга живёт в получасе ходьбы от меня, а я всегда готов за ней подскочить на машине. Я уже был на взводе, хотя виду не показывал.

Все шло нормально, пока однажды Лина с Вансовской не зазвали меня не так давно в гости на какое-то особенное французское блюдо из сыра, который надо было варить прямо в нашем присутствии. Лина тогда практически жила у Вансовской, оказавшись в её близких подругах. А ведь это я их познакомил, вернее, познакомились они несколько лет назад благодаря мне. Мы тогда с Линой жили вместе, и она помогала мне устраивать «философические» вечера в разных известных столичной публике местах. К примеру, в Центральном Доме литераторов или Доме дружбы народов, а то и просто в каком-нибудь подвальчике, гордо именуемом хозяйкой «литературным (или – бери выше – «интеллектуальным») салоном».

Тогда этих салонов расплодилось по Москве неимоверное количество, а держали их именно хозяйки, а не хозяева. Потому что хозяева обычно содержали самих хозяек. И все эти хозяйки были исключительно одарённые женщины, писавшие стихи или, как минимум, игравшие на пианинах, а иногда и снисходившие даже до вульгарных, то бишь народных, гитар. Таланты их были настолько признаны всеми завсегдатаями этих мест, что сами хозяйки свято в них верили. Потому все были довольны друг другом, и вечера проходили весело и непринуждённо, с умеренным пьянством и лишь порой неумеренным апломбом выступающих.