Артур Понаехали - Город, которого нет на карте

Водители – люди самые разные. Один даже работает водителем на единственной во Мценске машине реанимации. Частенько рассказывает, как на ней обгоняет смерть.

Шеф окно обязательно своё откроет: не ехать же с закрытым, пока он курит! Тут-то и ты закурить можешь. Едете вы с окнами открытыми, из окон песня о незадачливой женщине, которая не загадала желание на падающую звезду. Высадит тебя водитель у дома 27 по улице Красноармейской. Отдаёшь ему 100 рублей: «Без сдачи, дружище, спасибо!». Широк твой жест! А водитель тебе: «Ну, бывай! Свидимся!».

Вот это – Убер Блеск.

Отчего-то осень я люблю пуще лета и весны даже.

Как все порядочные шизофреники, осенью я чувствую в себе душевные перемены и желание валяться в листьях, как непослушный пёс.

И, если бы не осень, вряд ли бы я вспомнил эту историю.

Потому что если бы всё время мою голову припекало солнце, а из рук я не выпускал бы мороженое «Юбилейное» в вафельном стаканчике, – я был бы беззаботным и немножко бесполезным.

А осень – она всё по своим местам расставила.

Дело было так: Вова Гришичев набрал кредитов в микрозаймах.

И набрал порядочно, тысяч триста.

Вова Гришичев был гедонистом – любил жить, жизнь, вино и женщин.

Вова поехал на такси в Орёл, Вова танцевал в клубе «Часы», хватал за ноги танцовщиц гоу-гоу и пел в караоке «Рюмку водки на столе».

Вова позвал всех своих друзей: Витька Жигуля, Серёгу Мастера, Игоря (просто Игоря).

Вова Гришичев поехал в сауну, а на предложение администратора «позвать подруг» Вова интеллигентно кивнул. Так кивают, когда благодарят официанта за поданных королевских креветок под соусом бешамель.

Триста тысяч достались Владимиру быстро – и так же быстро сгорели, не повидав степенной и размеренной жизни, не встретив ни одного кассира из «Пятёрочки». Сгорели бумажки в считанные часы.

Когда кредиторам стало понятно, что Вова Гришичев – клиент «мёртвый», по доброй традиции и без всякого сожаления все долговые обязательства Вовы перешли к коллекторскому агентству.

Вова человек здравомыслящий – он это предвидел ещё в самом начале.

Посему, будучи стратегом с детства, контактным лицом записал свою бабулю восьмидесяти лет, Тамару Николаевну. Адрес оставил и телефон.

А сам – нужно же возвращаться к земной жизни, хотя и с преодолением – уехал в Москву и устроился на работу, которую принято в народе звать «чёрной». Получал денежку на руки за каждый день. Хватало на еду да на бутылку водки с акцизом – Вова на судьбу не жаловался.

В это время в 350 километров от Вовы Гришичева в дверь квартиры за номером 27 ломились бритоголовые парни с обычным, классическим инструментарием:

– Бабка, ты помрёшь, если не отдашь!

– Сука, верни деньги!

Иногда Тамаре Николаевне звонили на старый телефон с круглым циферблатом.

Туда говорили мягче, но чаще и настойчивее, телефон пришлось выдернуть из розетки.

Тамара Николаевна, воспитанная папой-инженером и мамой-терапевтом, слово «Сука» слышала примерно третий раз в жизни и первый – в её адрес.

Через месяц настойчивых визитов, звонков и двух заявлений в полицию Тамара Николаевна собрала вещи и пошла в больницу: «Положите меня, девочки, на дневной стационар, что-то дурно мне».

И бахнулась. Инсульт.

Вова Гришичев к бабуле приехал – он же не свинья какая.

– Вовушка, твой долг ведь?

– Бабуль, мне на врачей! Я молчал, но я болел! Всё на врачей потратил, до копеечки!

– Вовушка, сними с книжки мои похоронные, отдай долг.

Вовушка снял и долг отдал – не подумали же вы, что он бабулины деньги тоже потратил?

Нет, он же не свинья какая.

Звонит мне в дверь как-то мой сосед – дед Лёша. Открываю. Он протягивает мне журнал «7 дней»: «Артура, ты попросил почитать, я вот принёс». И ушёл.

Я живу в съёмной квартире с видом на Преображенское кладбище уже три года. Напротив меня кто-то живёт. Сбоку от меня тоже кто-то живёт. Кажется, какая-то бабуля, которая всё время гасит свет в тамбуре – и я вечно спотыкаюсь о полки с обувью. И ещё четвёртая квартира. Там тоже кто-то живёт.

Дед Лёша живёт в другой части подъезда. Он – не кто-то, а дед Лёша только потому, что у деда Лёша на лестничной клетке есть стул. На нём он гуляет. Когда-то дед Лёша крепко пил. Чтобы он не пил крепко и даже вообще не пил, его «бабка» отнимает у деда Лёши пенсию.

Когда я открыл журнал, увидел в нём смятый полтинник и записку: «Купи бытылочку, поставь за мусоропровод (справа)». В авантюру я влезать труханул, признаюсь: видел пару раз дедлёшину жену – женщина суровая, такая и дверь подожжёт. Деду Лёше я журнал вернул вместе с содержимым. Тот – в слёзы: «Меня, – говорит, – бабка поедом ест. Сходил сегодня в храм. Я ж Алексий, человек божий. Мне батюшка кагору налил. А бабка меня за праведное дело – того!». С тех пор дед Лёша стал тем самым товарищем, который тебе в детстве кричит с улица: «Артурааа, выходи!». Как дома – звонит в дверь. «Э, – говорит, – выходи в домино играть!». Или в шахматы зовёт. Деда Лёша – мой единственный сосед, которого я знаю.