Сергей Круглов - Записи-1. Избранное из ФБ, 2014–2018

О чём думаю…

О том, например, что алкоголик (настоящий, не путать с просто пьяницей), ежели он кается и борется со своей страшной болезнью, бывает так близок к Богу, как не бывает человек добропорядочный.

Из интервью Шагина, заглавного митька: «Ведь – сейчас скажу уже азбучную истину – понять алкоголика полностью может только такой же алкоголик. Ну, или святой».

(Кстати, о митьках: говорят, выставка открылась, где-то на Пречистенке?…)

Ив Бонфуа, в переводах М. Гринберга.

«Я любил выходить из дома на заре. Время Дремало в очаге, уткнув лицо в золу…»

Собственно, поэты пишут о рае – вчерашнем (потерянном), завтрашнем (чаемом), реже – сегодняшнем.

Рае, совокуплённом с адом, внешним, внутренним.

Мне это представляется почему-то (Бонфуа напомнил): пожарище, всё погибло и рухнуло; но угли ещё тлеют, и вот в это пепелище – разбить свежее яйцо, чтоб поджарить яичницу…

Минута, пока живое дрожащее влажное яйцо ещё свежо среди пепла.

Все мы хотим знать волю Божию – о себе, о своих обстоятельствах, о своей жизни.

А Бог хочет, чтоб мы знали – Его Самого. Чувствуете разницу?

Вот недавно Виталий Пуханов (один из тех современных поэтов, кто не только поэты, но и визионеры, чувствующие плоть времени и места; их немного, их, может быть, восемь, но такие сегодня таки да, есть) написал у себя в фб, горько (это поди он так думал) юродствуя:

«Прекрасно в нас влюблённое вино И добрый хлеб, что в печь за нас садится»

А я подумал: ну и никакого юродства, в общем-то. Мы-то, христиане, знаем, что именно так оно и есть: Вино в нас влюблено, и Хлеб за нас – и на крест, и в печь, и в закоулки и тупики наших состояний и обстояний…

Тело и Кровь Его. Он Сам.

«Не только из русской истории, но и из русской «культуры» не выкинешь ни Пушкина, ни Суворова, ни Чернышевского, ни Серафима Саровского. Но если нельзя выкинуть, то не так-то легко их и «соединить», увидеть их всех в какой-то общей перспективе, претворить в каком-то едином «синтезе».

Поэтому, когда мы, русские, говорим о культуре, мы обычно в действительности, и чаще всего даже подсознательно, выбираем себе нашу культуру, – ту, с которой чувствуем себя духовно связанными».

То-то и оно…

Вообще, о. Александра Шмемана я бы поставил в ряд (конечно, не совсем удачное выражение – при чём тут «табели о рангах», но всё же) с главными мыслителями ХХ века – которых ещё не расслышал и не понял пока век ХХI…

22 сентября – память святых Иоакима и Анны, родителей Пресвятой Богородицы.

Да, история Иоакима и Анны очень напоминает бродячий сюжет сказок: жили-были муж да жена, король да королева, старик да старуха, етс., были они бездетны, и вот чудесным образом – съела ли жена сердце морского чудища, закутала ли в платок полешко, и т. д. – посылается им на старости сынок Лутонюшка, чудесный богатырь…

И что из того, коли напоминает?

сказка есть не просто сказка, но миф; а миф не есть выдумка, но отражение настоящей реальности.

Величаем, величаем Тя, Пресвятая Дево, и чтим святых Твоих родителей, и преславное славим рождество Твое.

– Я вон к тому батюшке всегда на исповедь хожу.

– Да? А он что, прозорливый? Или сильный молитвенник?…

– Да не то чтобы… обыкновенный.

– Руководит?

– Да нет… чаще самой думать предоставляет…

– А чего же – именно к нему?

– Ну… не знаю. Он когда в первый раз благословил, я к руке приложилась, смотрю – рука исцарапанная, так, знаешь… характерно. Значит, кот дома есть… ну, думаю, – наш человек.

Возле станции метро – лотки с яркой печатной продукцией: журналы, календари, книжки.

Среди книжек есть как дельные, так и наукообразные (в моём восприятии «наукообразные» графически видится как «паукообразные»).

Одна из книжек называется «Геракл – праотец славян».

К сему:

«Только змеи сбрасывают кожу, Мы меняем души, не тела…»

Так поступает и история; сбрасывает сама себя, обновляется и, новорождённая, ползёт дальше.

А к скинутому стерву – сбираются носовские с фоменками, потирают ручки, берутся за пильцы свои и топорики и, кряхтя и приговаривая, рубят сброшенное на кусочки, на пазлы; и составляют всё новых и новых кадавров, на потеху и позорище потребителю.

Страшно любя «Волхва» Фаулза, и именно что перевод Кузьминского, вспомнил тут: