Ася Леонтьева - Что случилось в июле

С этого дня мир стал вызывать во мне какую-то смутную тревогу. Я будто слушала оркестр и вдруг начала различать каждый инструмент в отдельности. Будто из жизни исчезли некоторые краски, но я не знала, какие именно. Когда мама поворачивалась ко мне спиной, мне казалось, что лицо её в этот момент исчезает. Я стала бояться темноты и на ночь оставлять в комнате свет. Пару раз я просыпалась от пения кузнечиков в коридоре – их там было не меньше сотни. Нечто огромное пыталось пролезть в мою голову и не могло. Что-то безвозвратное происходило со мной долгое время и, наконец, совсем произошло.

По ночам я часами ворочалась в постели и думала о прошлом, которое упустила. Я перестала ходить на работу, перестала отвечать на звонки. Мне не хотелось говорить ни о чём, кроме отца. С фанатичной дотошностью я пыталась восстановить в памяти самые ничтожные детали наших редких встреч: его запах, походку, жесты. Я слушала его любимую музыку, пересматривала фотографии – и теперь эти занятия казались мне единственно важными, потому что помогали приблизиться к нему. Я почти ничего не знала о нём. Да что там – я даже никогда не интересовалась им по-настоящему. Эта мысль приводила меня в отчаяние.

Мать говорила о нём с большой неохотой. Её воспоминания были избирательны, отчего создавали впечатление мозаики, в которой всегда не хватало нескольких деталей. С каждым годом её мнение об отце упрощалось, сужалось до скупых резких характеристик. В конце концов она пришла к выводу, что он был пьяницей и бездельником. Мы с матерью начали ссориться. И не так, как ссорятся родители и дети, а по-взрослому. Мне казалось, что она, сама того не желая, разрушала своими суждениями тот образ отца, который я так внезапно и с такой болью обрела.

Не буду утомлять вас подробностями наших с ней разногласий. Скажу лишь, что после очередного скандала я решила переехать в маленькую квартиру отца в городе Н., где он прожил последние дни. Тогда это казалось мне смелым и взрослым поступком. В день отъезда я сообщила матери, что собираюсь быть рантье, как отец. Она ответила, что при моих больных нервах и дурной наследственности безделье – прямой путь в алкоголики. На этом и разошлись.

События, о которых я расскажу дальше, произошли со мной на отцовской квартире, где я жила всего около года. Рассказывать я буду подробно, но, увы, не последовательно. Сейчас мне сложно восстановить точный ход моей истории и вспомнить, что в ней было сначала, а что – потом, что явилось причиной, а что – следствием.

Порой в жизни случается то, что нельзя объяснить. Нечто чуждое, постороннее вмешивается в неё, меняя весь её строй и логику. А когда это нечто уходит, поперёк вас остается глубокий дымящийся след, который занимает ваши мысли до конца жизни. Я называю это «присутствием тайны». Именно это заставляет меня снова и снова возвращаться к странному времени моего затворничества. Я заново переживаю события того года, восстанавливая в памяти эпизод за эпизодом, реплику за репликой, словно реставрируя старую киноленту. Но конец фильма всякий раз оказывается непохожим на предыдущий, правда ускользает от меня, отчего мне начинает казаться, что у этой истории вовсе нет завершения.

Тогда, в год смерти отца, я ещё не знала, что прошлое меняется вместе с людьми. Мы редко понимаем, что происходит с нами сию минуту. Но есть надежда понять это через час, через год, через жизнь.

2

Всё началось с собаки, которую держал отец. По приезде я нашла в кухне её миску, хранящую остатки сухого корма. Кто-то говорил на похоронах, что Санту (так звали собаку) на время забрали соседи отца – никто из родственников не захотел приютить её.

В отцовской квартире я была гостем, явившимся без приглашения. Здесь все осталось нетронутым, будто он вышел в магазин и вот-вот должен был вернуться. Стоптанные чёрные ботинки на коврике в прихожей. Пара рубашек, сложенных на краю кресла. Запасная связка ключей с брелоком-фонариком. Горка бесплатных газет. Книги, расставленные на полках ровно, корешок к корешку – отец гордился этой библиотекой. На стенах – две картины с русской природой: на одной – лесное озеро на рассвете, на другой – берёзовая роща, спускающаяся к ручью.

Походив немного по квартире, я вышла на лестничную клетку и позвонила в соседнюю дверь. Это была очень старая дверь, ободранная по углам, без номера квартиры и глазка. Спустя минуту она всё ещё не открылась. Я позвонила второй раз. Послышались тяжёлые шаги и кашель.