Наталья Абрамцева: C кем разговаривают собаки? Рассказы

– Да, да, все так и было, – успокаиваясь, сказал Виталий Григорьевич. Успокаиваясь? Нет, нет, настораживаясь: откуда Долли знала о таких подробностях?

– И дальше так будет, – продолжала Долли. – И сегодня.

– Сегодня?

Виталий Григорьевич нехотя вспомнил, что есть «сегодня». И понял, с чего начался этот странный разговор, а главное – с КЕМ. И снова что-то качнулось в голове завуча. Долли, видимо, заметила это и, чтобы не слишком пугать человека, весело мотнула ушами и распорядилась:

– Ну, ладно, в школу, побыстрее! Там все отлично, поверьте. – И убежала. На ходу черная спаниелька оглянулась: – Еще увидимся!

Виталий Григорьевич поплелся в школу. «Побыстрее» – он не мог. Ноги – ватные, в голове что-то звякает. О чем он думал? Он не думал – это было бы лишним.

Школа. Перемена. Ад! Вот он – математик. Завуч вжимается в стенку. Радостные возгласы математика:

– Все в порядке, Виталий Григорьевич! Не думайте о моих «окнах». Я с Полиной договорился – она сегодня добрая: сапог нашелся! Собственный! Лифтерше какой-то косматый джинсовый оставил.

– Спасибо, – оглушунно сказал завуч.

А вот появляется англичанка. Мило улыбается, сообщает, что согласна взять классное руководство при условии, что все того же Лузгина переведут в немецкую группу.

– Да ради Бога! Ради Бога! Ради Бога! – чуть не запрыгал от волнения и радости завуч. Ведь Сережке учить что английский, что немецкий, что санскрит – все равно.

Кажется, все уладилось. Уладилось, как предупреждала Долли. Совпадение? Случайность? Конечно, но, простите, как она могла… Ведь она не может, не имеет права, не должна разговаривать!!!

Виталий Григорьевич историк. Он не мог дать на уроке сочинение и думать о своем, приходилось рассказывать о восстаниях и размышлять о невозможном;

приходилось возмущаться коварством врагов и вспоминать каждое слово Долли. Урок – в две головы; два – в две головы; три – в две головы. Екатерина II – Долли; Лузгин -Долли; Ришелье – Долли и так далее. Голова разламывается. Бред: собака разговаривает, поучает, рассказывает, все знает! Бред!

Не может быть! Переутомился! К врачу! Собаки, видишь ли, заговорили. Он помнил даже каждую ее – Долину – интонацию.

– Страшно, но ничего непоправимого, – успокаивал себя Виталий Григорьевич. Курс лечения. Отдых. И тем не менее…

– Несуразица! Кошмар! Бред! К районному?.. Но сегодня суббота, да и о говорящих собаках – районному…

Виталий Григорьевич вспомнил, что у него есть знакомый засекреченный химик. А у того – знакомый журналист, ну, а у того, естественно, доверенный психоаналитик. К счастью, и химик, и журналист, и психоаналитик были у себя.

И вот уже через пару часов Виталий Григорьевич входил в домашний кабинет преуспевающего доктора. Высокий, сухощавый, лет пятидесяти пяти. Почти седой, но тем не менее, моложавый. Безупречная вежливость. Подтянутость. Элегантность. Сдержанность без намека на чопорность. Несколько ничего не значащих фраз: завязать разговор. Приветы общим знакомым и, наконец, неизбежные слова, которых так ждал и боялся завуч..

– Итак, я вас слушаю.

Виталий Григорьевич запинался. Доктор терпеливо, привычно ждал. Виталий Григорьевич рассказал все, что вспомнил: от собственных золотых часов на руке скелета до говорящего спаниеля. Доктор слушал внимательно, спокойно, иногда задавал, казалось бы, совсем не существенные вопросы, просил что-то уточнить и не высказывал ни малейшего беспокойства. Ему было все ясно, а значит, совсем не страшно.

Когда Виталий Григорьевич закончил, он, снисходительно улыбаясь, сказал:

– Есть такая штука – самоанализ. Последний час вы как раз этим и занимались. Сами. Вы. А я здесь почти и не при чем.

И доктор рассказал, как связаны окна, сапожки, часы и, конечно, говорящая Долли. Посоветовал почитать кое-что по психоанализу. Назначил принимать на ночь по таблетке транквилизатора. А главное, очень толково объяснил самое важное, необходимое: Виталий Григорьевич разговаривал не с собакой, а со своим вторым «Я», с самим собой, потому что ему, Виталию Григорьевичу, было это необходимо – разобраться в самом себе. Расстались друзьями. На письменном столе доктора остался конверт с гонораром..

…Что дальше?

Виталий Григорьевич счастлив: он не сумасшедший – это раз, сапожок химички нашелся – это два, математик без «окон» – это три, англичанка согласилась взять классное руководство – это четыре.

И погода! Погода! Солнце мощности головокружительной! Снег белизны невообразимой, неправдоподобной! Темно-зеленые ели в сквере под снегом… Господи! Как же все хорошо! С ума сойти можно! Но… не Нужно…